Ранним ноябрьским утром в петербургском Доме кино состоялся просмотр фильма молодого московского режиссера Ильи Хржановского «4» по оригинальному сценарию Владимира Сорокина. Зал был, на самый оптимистический взгляд, практически пуст. А зря... Сценарий Сорокина нигде не публиковался, у фильма «4», успевшего, правда, побывать на фестивале в Венеции, нет разрешения на прокат и, похоже, не будет.
В ночном столичном баре сталкиваются и принимаются, интересничая, врать друг дружке трое: проститутка, выдающая себя за директора по продажам рекламной фирмы, оптовый торговец мясопродуктами, объявляющий, будто он служит в Администрации президента, и настройщик роялей, называющий себя биологом из «почтового ящика» и рассказывающий фантастическую историю (этой ролью — ведь фильм снят несколько лет назад — дебютировал в кино музыкант и поэт Сергей Шнуров, успевший позднее засветиться у других режиссеров).
Оказывается, эксперименты по клонированию (называя его дублированием) в нашей стране начали еще при Сталине и Берия. И никогда не прекращали. К настоящему времени счет только человеческих «дублей» идет на многие и многие тысячи (а клонируют, разумеется, не только людей). Причем в ходе экспериментов установлено, что самые удачные дубли получаются при клонировании четверками. «4», как выясняется — это вообще магическое число. А что такое тройка? Четверка, из которой выпал один элемент.
Трое в ночи расходятся, разругавшись, — и попадают в мир, в котором и впрямь правит магическое число 4. Торговцу мясом предъявляют четырех поросят невиданной «круглой» породы, покойный Хвост в эпизодической роли кормит рыбок в четырех аквариумах, Шнур играет на четырех роялях, на ночных улицах злобно воют четверки собак, проститутке наговаривают на автоответчик известие о смерти ее сестры-близняшки (одной из четырех), страшные старухи на поминках зарубают одну свинью из четырех (и, сожрав, как свиньи, бросают свиную голову на съедение трем осиротевшим хрюшкам). На оргии, с которой явилась в ночной бар героиня, обнаженных тел тоже, разумеется, ровно четыре штуки. И с ее уходом остается три... В конце фильма взмывают в небо, унося пушечное мясо в «горячую точку», четыре самолета, и вслед за этим по безлюдному шоссе проезжают четыре поливальные машины.
В самых неожиданных компаниях и обстановках назойливо сквозит мотив тиражирования: настройщик роялей пляшет на дискотеке в окружении аж нескольких десятков точно таких же «шнуров». В жуткой деревне лепят на продажу кукол из хлебного мякиша — и все на одно лицо, которое в финале картины оборачивается посмертной маской удавленника Мурзенко. Питерский сценарист и актер сыграл здесь свою первую большую роль — единственного мужика, оставленного на племя во всей старушечьей округе, граничащей с полигоном, тюрьмой и мясозаводом (чем опять-таки образуется магическое число 4).
Постепенно начинаешь подозревать, что дублей в России не десятки или сотни тысяч, как утверждает, фантазируя, пьяный настройщик, а без малого сто пятьдесят миллионов. Не считая, разумеется, свиней, собак, самолетов и поливальных машин. Подозреваешь, что мы все испечены, как караваи в старушечьей печи, четверками. И назначение у всех, как у тех же караваев, максимум двойное: либо нас сожрут, либо разжуют беззубыми ртами, чтобы превратить в мякиш, а из мякиша вылепят — и тоже четверками — бездушных кукол. Которых — как в фильме — разорвут в тряпичные клочья, добираясь до хлебного мяса, голодные псы. И тоже четверками.
(Занимательная нумерология заставляет вспомнить роман Виктора Пелевина «Числа», в котором эта тема главенствует, а в гротескном образе банкира Сракандаева выведен, по мнению критики, сценарист фильма «4» Владимир Сорокин. Режиссер Хржановский рассказал автору этих строк, что Сорокин с Пелевиным познакомились как раз на съемках этой картины четыре года назад. Но это так, кстати.)
Прозаик Сорокин сейчас чувствует себя ВПЗР (Великим Писателем Земли Русской). Пишет, увы, соответственно — начиная со «Льда», продолжая «Бро»-м и весьма симптоматично перебравшись из радикального издательства «Ad Marginem» к «Захарову», специализирующемуся главным образом на литературном ширпотребе. Заслуженный элитарный успех «Голубого сала» негаданно обернулся массовыми тиражами (вовремя подсуетились путин-югенд) — и писателю захотелось и дальше выдавать на-гора блокбастеры. Но компромисс с судьбой, как правило, бывает односторонним (Ст. Ежи Лец) — и еще одного Акунина из автора «Нормы» и «Очереди» не вышло. Однако тут перед нами Сорокин, каким он был самим собой задуман и выстроен или, если угодно, выблеван — Сорокин в собственном соку. К счастью. И, опять-таки к счастью, режиссура полностью адекватна литературной основе. Брезгливым и нервным рекомендую выйти, остальным настоятельно советую посмотреть. Шоковое, а в кульминационных точках — электрошоковое воздействие гарантировано.
По Сорокину снимают на удивление хорошие фильмы. Такова и «Москва» Зельдовича, и — с некоторыми оговорками — «Копейка» Дыховичного. Но в обеих этих лентах сумрачно-отвратительный мир писателя дан лишь намеком, в крайнем случае, пунктиром. Женщина, которую берут сквозь карту России, проделав отверстие в том месте, где на карте находится Москва, — в первой картине; Краско-младший в роли служивого кагэбэшника, попивающего начальническую мочу, — во второй; и еще по две-три (ну, не по четыре же) краски и красочки того же рода в каждом из двух фильмов. Картина «4» — радикальна и бескомпромиссна, как подлинный, заматеревший, но не забронзовевший Сорокин, — если не в большей степени.
Потому что Владимир Сорокин, в отличие от Ренаты Литвиновой, ставит ноль не «этой планете», а «этой стране». России. Тогда как к Китаю и в особенности к Японии относится куда мягче. Режиссер Хржановский тоже ставит России ноль, но категорически отказывается от сорокинского «низкопоклонства перед Востоком». Да ведь и впрямь: какая коррекция кармы, какая сансара, какая, на хрен, нирвана, если нас клонируют, чтобы сожрать, и процесс этот, раз начавшись, идет по гегелевской спирали? И потом, Сорокин писатель городской и умозрительный — а в фильме «4» страшнее всего деревня, быть умозрительной не могущая по определению.
Настройщик в исполнении Шнурова попадает в колонию, всех заключенных которой грузят на борт самолета и везут на войну. Но их не вернут грузом-200, их просто съедят. А «сотрудник Администрации президента» торгует, наряду с прочим, «девятилетней давности консервами Кантемировской дивизии», потому что для него главное, чтобы «мясом пахло». И погибает в аварии, спасая собаку. А проститутка-рекламщица сжигает всех не сожранных собаками кукол из мякиша на могиле у сестры-дубля — предательницы и разлучницы (даже у нас, у дублей, свои страсти). Сжигает, полив самогоном, — и вслед за тряпичной одежонкой занимается деревянный крест. И у всех кукол на этом аутодафе — лицо удавленника.
Утром выпьешь — день свободен, говорят у нас. А посмотришь утром такую картину — и весь день будешь сходить с ума. Впрочем, в фильме «4» предложен и рецепт против душевных и духовных недугов: надо пострелять из гранатомета — сразу развеселишься.
В контексте отечественного кинематографа, кишмя кишащего сангвиниками, флегматиками и меланхоликами, но ни в коем случае не холериками, дебют Ильи Хржановского исполнен прежде всего темпераментологической новизны. Оборачивающейся и новизной художественной. Заставляя зрителя (которого у картины, еще раз напомню, нет и не предвидится) заподозрить, что кино может и должно быть экстремальным видом спорта. Пусть и проводят у нас ежегодные чемпионаты лишь по бегу в мешках, по нанайской борьбе и по поеданию наперегонки хот-догов.
Топоров В. Черный квадрат Хржановского // Сеанс. 2004. № 21-22.