<...> Летом 1975 года другой журналист обнародовал другой разговор в «Литературной газете». Тогда Фрейндлих сказала: «Работа на телевидении приносит меньше радости, чем хотелось бы. Театр приучил меня к кропотливости, дотошности. А телевидение — дитя космического века. В нем актер живет на серии „коротких замыканий“. И когда торопливо „замыкаешься“ на роль, искры могут не полететь. Это грустно». Еще лет за семь до того, во время подготовки книги «Вам отвечает артист» (есть такое собрание разных актерских интервью, изданное в 1969 году), у Фрейндлих спросили: «Что, по вашему мнению, дают театральному актеру кинематограф и телевидение?» Последовал ответ:

«Мои чувства к кинематографу не имеют взаимности: я его люблю, он меня — нет. А с телевидением проще: мы не любим друг друга».

С тех пор, теперь уже далеких, телевидение пылко полюбило актрису. Сама она из всех мелких и относительно крупных телевизионных работ выделила как-то, вспоминая, одну. Сказала так: «Не очень стыдно было за себя в фильме Александра Прошкина „Опасный возраст“». Вполне признало Фрейндлих и кино тоже. Зато Алиса Бруновна (смотрите текст из интервью, приведенного первым, но по времени позднейшего) точней определила свои чувства к киноискусству.

Стало совсем ясно, что «основная и единственная страсть» Фрейндлих — театр.

Оно и понятно. Чем человек своеобразней, тем он по самой своей природе определенней, тем более решительно и твердо разделяет свое, неизбежное, необходимое — и просто возможное. Это все известно.

Алиса Бруновна родилась для сцены. И своему предназначению не противится. Представить себе ее мчащейся со съемок в кино или на телевидении к началу спектакля невозможно, такого Фрейндлих обычно не допускает. В день спектакля ничто не должно вмешиваться в ее роман с собственной ролью. Хотя, конечно, жизнь есть жизнь, что-то вмешивается против воли, против всяких планов.
Кино — великое, могучее искусство, спора нет. Однако актер занимает в его творческом бытии несколько иное место, чем на театре. Ведь кино — искусство по преимуществу режиссерское.
Истинно театральный актер — то есть тот, творческая натура которого требует последовательного и продолжительного освоения роли, сживания с нею, всестороннего присвоения ее, — такой актер болезненно воспринимает режим киносъемок.

Съемки фильма строятся, исходя из природы этого именно искусства: с последним словом, непременно принадлежащим режиссеру, с требованием сознательной недовершенности актерского поведения в каждом кадре и так далее. В театре же слово режиссера в определенном смысле всегда первое: оно дает направление и общий строй всему делу.

Фрейндлих нужен нормальный путь освоения роли. И ей необходимо ежедневное возрождение роли — вместе с этими партнерами, вместе с этим залом.

Из всего сказанного хочешь не хочешь приходится делать вывод: на киноэкране или экране телевизионном пропадает по меньшей мере половина ее неповторимости, поскольку дыхания зала актриса не слышит, не ощущает, а роль сыграна окончательно, раз и навсегда, без ежедневного ее возрождения в оттенках живых сценических связей, поединке глаз, сердец, умов.

Так что нельзя не предупредить всех, кому пока еще не привелось встретиться с Алисой Бруновиой в театральном зале: помните, пожалуйста, что работы ее в кино — это замечательный, исполненный с талантом и вкусом отчет о той Фрейндлих, которая вполне раскрывается лишь на театральной сцене. На экране же — только отражение, отзвук, эхо. Вообще-то, список киноролей актрисы к сегодняшнему дню уже немалый, и он все пополняется.
В основном, правда, это роли не главные или эпизодические.
Как водится, были среди них более близкие человеческой, художественной натуре Фрейндлих — начиная, наверное, с Маши из «Похождений зубного врача», фильма Элема Климова по сценарию Александра Володина.

С другой стороны, приходилось исполнять в кино роли довольно-таки отдаленные, отнюдь не первоклассные по их смыслу, внутренней серьезности и нужности людям.

Первой большой работой оказалась Анна в фильме режиссера Евгения Хринюка «Анна и Командор» (1976).

Нет сил сдержаться и спокойно передать впечатление от этой картины. Она представляла собой какой-то раздувшийся кинематографический пузырь, наполненный претензиями.
Претензия уже в названии. Дескать, не ждите, что вам расскажут просто семейную историю (хотя именно ее и рассказали, только с леденящими душу философско-поэтическими ужимками), — будет иное! Даже совершенно запутывающие ассоциации с Анной и Командором из легенды о Дон Жуане Хринюк во внимание не берет. Режиссер ступает как бы по художественному первопутку. Он творит трагедию.

Взял да и лишил Анну маленькой дочери, потом — мужа: оба умерли. Здесь любой заплачет, плакал и я. Все равно — всюду сплошная натяжка, выдумка; и всякие душевные красоты в фильме «Анна и Командор» — картинные, ставшие раскрашенным, расхожим изделием.

В роли Анны оказалась каким-то образом Алиса Фрейндлих.
Опять она сделала невероятное: ее Анна устояла против общей тяги к претензиям. И все-таки что-то было там не то. Укладка, улыбки, уловки... Лицо портретно-четкое. И глаза определенные-определенные. В то время, как у театральной Фрейндлих — об этом уже говорилось — глаза ежеминутно порождают прямо-таки снопы живого, подвижного смысла. Ничто на сцене у нес не остановлено, не зафиксировано напрочь. Ну как тут не повторить про «основную и единственную страсть». Нельзя в этом снова не убедиться, теперь уже на примере от противного.

Вышедший на экраны в следующем, 1977 году «Служебный роман», как многим из нас помнится, произвел иное впечатление.

У Фрейндлих там большая, интересная роль «директора статистического учреждения» Людмилы Прокофьевны Калугиной.
Сослуживцы привыкли к строго деловито-начальственному облику и поведению Калугиной. Она вроде бы и не женщина, а какая-то функциональная единица. Тем более всех развлекает, а потом и поражает ее преображение, когда пришла в жизнь Людмилы Прокофьевны любовь счастливая, взаимная. «Служебный роман» широко известен; сюжет его, стало быть, едва ли не каждому знаком. Фрейндтих сыграла Калугину так, что было в ней по-настоящему смешное и по-настоящему трогательное.

Фильм Эльдара Александровича Рязанова впервые развернуто и подробно представил эту актрису зрителям всех городов и сел нашей страны. Всем тем, кто о ней наверняка слышал, читал, а вот побывать на театральных спектаклях не удалось.

Фильм «Служебный роман» не вызвал большой прессы. Он не заставлял острить умы и перья людей, всерьез размышляющих о жизни и искусстве. Он не явился киновершиной и не прокладывал путей творческого обновления в своей области. Все так. Однако — для нас это особенно важно — наряду с разными другими признанными достоинствами фильм имел еще и такое: он далеко разнес убеждающую весть об изяществе, одухотворенности почерка актрисы.

Главные персонажи «Служебного романа» Калугина и Новосельцев не имели оснований петь песни в пределах сюжета фильма. Такое занятие не подходило им и по характеру. Но Рязанов очень хотел, чтобы песни в картине звучали. И чтобы их пели именно Алиса Фрейндлих и Андрей Мягков, игравший Новосельцева. Но не в ролях Калугиной и Новосельцева, а отдельно от ролей, за кадром, сопутствуя песней картинам Москвы. Так получался своего рода лирический второй план, дальний и расширительный музыкально-поэтический фон комедийного сюжета.

Режиссер фильма вместе с композитором Андреем Павловичем Петровым предоставил Фрейндлих две песни. Она их спела в «Служебном романе».

Во-первых, «Моей душе покоя нет...» на слова Роберта Бернса в переводе С. Я. Маршака. Во-вторых, «Песенку о погоде».
Эта песенка — выдающийся вклад Рязанова в творческую биографию Фрейндлих. Ведь он не только постановщик «Служебного романа», но и автор слов этой вроде бы совсем простой и, несомненно, мудрой песни. Не знаю, думал ли Рязанов об особенностях миропонимания, присущих Фрейндлих, когда сочинял «Песенку о погоде». В его «Неподведенных итогах» об этом ничего не говорится. Может, Рязанов имел в виду себя и только себя, свои понятия о жизни. Тем не менее он создал одно из удачнейших выражений той мудрости, что так свойственна Алисе Бруновне в ее ролях.

Не поверхностная, а самая наиглубинная гармоничность чувства и воззрения, о которой не раз говорилось в нашей книге, хорошо проявилась здесь. Потому приведу полностью текст песни, ставшей для меня, как, вероятно, и для многих других, одной из возможных метких формул творчества Алисы Фрейндлих.

Вот текст «Песенки о погоде»:

У природы нет плохой погоды.
Каждая погода — благодать!
Дождь ли, снег — любое время года 
Надо благодарно принимать.

Отзвуки душевной непогоды,
В сердце одиночества печать 
И бессонниц горестные всходы 
Надо благодарно принимать.

Смерть желаний, годы и невзгоды —
С каждым днем все непосильней кладь...
Что тебе назначено природой,
Надо благодарно принимать.

Смену лет, закаты и восходы 
И любви последней благодать.
Как и дату своего ухода,
Надо благодарно принимать.

У природы нет плохой погоды,
Ход времен нельзя остановить.
Осень жизни, как и осень года.
Надо, не скорбя, благословить.

Фрейндлих пела «Песенку о погоде» Рязанова и Петрова и поет ее сейчас со многих пластинок, проявляя истинный душевный покой, всеобъемлющую любовь к жизни, благодарность ей, но без наивной непродуманной жизнерадостности или тем более наигранного оптимизма.

На мой взгляд, одним из лучших киноизвестий о Фрейндлих остается фильм, совсем уж незначительный с точки зрения исторического развития кинематографа, фильм, от рождения скромный, как бы понимающий свое место и дающий без борьбы первенствующее положение двум актерам, в нем занятым: Алисе Фрейндлих и Игорю Владимирову. Имею в виду «Старомодную комедию» (1980), которая снята по пьесе А. Н. Арбузова, многократно представленной на сценах отечественных и зарубежных.

Ни Фрейндлих, ни Владимиров «Старомодную комедию» на театре не играли. Только в кино. Получился своего рода спектакль, снятый на пленку. Думаю, этот полуфильм-полуспектакль не надо прятать в закрома контор кинопроката. Пусть идет по временам и служит вполне добротным путеводителем по искусству Алисы Бруновны Фрейндлих. И Игоря Петровича Владимирова, разумеется, тоже.

Это путеводитель впрямь хороший, благородный. Нельзя, в конце концов, не растрогаться искренне и сильно от того, как два немолодых человека постепенно победили свое одиночество, пробились друг к другу. Немолодых, правда, относительно. По логике событий героине Фрейндлих должно быть что-то около шестидесяти, а ей — и то с натяжкой — можно дать лет сорок пять, это уже предел. Но в театре ведь и не такие допущения бывают, так что — пускай, ничего.

Многое узнается про Фрейндлих из этой картины. 

И то, что совсем нет у нее победительной актерской осанки, какой-нибудь специальной величественности мастера. 

И юмору дан простор. Легкому, летящему юмору-призвуку в словах, движениях актрисы.

Роль Фрейндлих начинается словом «па-а-а-жалуй...» (то есть «пожалуй») и сразу напоминает о характерной речевой поцарапанности, что ли, о склонности к звуковым ухабам, взгорбкам и перепадам, к мелодической голосовой шероховатости на фоне общей музыкальности речи. Огромный звуковой диапазон от хрипловатых высоток до плавных низов. Но, как обычно, дорога здесь не игра голосовых возможностей, а игра жизненных смыслов, живое течение душевных событий.

Те же точные и славные оповещения об искусстве Фрейндлих — в богатстве ее движений, возвышенно-сердечных или шаловливых.
Одним словом, при всей скромности кинематографических характеристик фильма «Старомодная комедия», было бы тем не менее справедливо прикладывать его к книге про Фрейндлих как достаточно добротный материал для общего знакомства или светлых припоминаний.

Увы, сейчас просто еще не издают книги с такими приложениями.
В 1980 году Фрейндлих снялась в фильме «Сталкер». Вот случай, когда в кино Фрейндлих не только оповещала (рассказывала, сообщала) о себе театральной. В роли жены главного героя она была такой, какой на театре ей быть не привелось. Она создала фигуру глубоко трагическую, нисколько не праздничную (даже в самом лучшем, театральном смысле слова), а мученически откровенную по природе чувств, по затертости трудной, тревожной, тягостной жизнью. Но не только.

Во втором эпизоде странным образом появлялось еще горькое и сильное «за все, за все тебя благодарю я...».

Такой силы, такой свободы, голой, жестоко-открытой правдивости повествования Фрейндлих, право же, еще не достигала нигде.
Снимавший фильм Андрей Арсеньевич Тарковский все про Фрейндлих понял и испытывал к ней огромную признательность за общую работу. Он говорил во время встреч со зрителями: на съемочной площадке Фрейндлих способна подняться на любую высоту и овладеть любой, самой трудной правдой; она все понимает, все умеет, все может. Еще Тарковский сказал: Фрейндлих — гениальная трагическая актриса. Художник, отдающий делу всю свою жизнь, не бросает такие слова на ветер. Он не станет их говорить, если не убежден в их правильности.

Эти слова дорогого стоят. Тарковский хотел поставить своего кинематографического «Идиота» по роману Достоевского и пригласить Фрейндлих на роль Настасьи Филипповны. Но, добавил он, из-за этого неизбежно возникнут очень большие сложности с выбором актеров на все остальные роли, чтобы они могли соответствовать Фрейндлих. Другой замысел — снять снова Фрейндлих — был связан с расчетом на собственный сценарий.
Создание Фрейндлих в «Сталкере» — особенно громкий сигнал о том, что Фрейндлих поистине безбрежна, новые открытия при соответствующих условиях можно делать бесконечно.
В фильмах, вышедших на экраны недавно, всего интересней киноработы Фрейндлих, которые мы вправе посчитать своего рода вариациями на темы ума.

Фрейндлих привелось сыграть роль Вырубовой, фрейлины последней российской императрицы, в картине режиссера Элема Климова «Агония». Фильм двухсерийный, длинный, но кажется, что как раз Вырубовой, введенной сюда по воле режиссера и сценариста, места на его просторах в конце концов не хватило. Ее отношения с персонажами, на сей раз не вымышленными, ее роль в сюжетном строении картины неясны. Вырубова оказывается фигурой, выходящей, по сути, за рамки кадра, за пределы собственного сюжета фильма. Очевидна побочность, попутность ее в общем движении картины.

Вырубова, даже и не глядя вокруг, так напряжена, что словно бы не сводит глаз со всех и со всего, чему пришлось быть свидетелем и участником. Не сводит глаз, исполненных тревожного ума и глубокой обеспокоенности. Человек, потрясенный бредовой жизнью правителей России накануне их исторического финала. Так именно вышло: смятенный человек на смятенной земле. И не покинувший этого человека ум — источник непрестанного чувства беды, всех охватившего несчастья.

Откликаясь на фильм Константина Худякова «Успех», где Фрейндлих — в роли актрисы Арсеньевой, один из рецензентов утверждал: «Ее героиня талантлива, но вся ее жизнь сделала из нее идеальную исполнительницу роли Аркадиной в „Чайке“».
В картине «Успех» молодой режиссер Фетисов как раз ставит на сцене периферийного театра чеховскую «Чайку». И Арсеньева как раз репетирует роль Аркадиной. Так что две эти фигуры: одну — из сценария Ан. Гребнева, вторую — из пьесы Чехова — легко соотнести и связать. Другой рецензент также уверенно полагал: «Эта Арсеньева — настоящая Аркадина из „Чайки“, Аркадина до мозга костей (недаром и фамилии их в чем-то похожи), вечный тип Актрисы — блестящей, самозабвенно влюбленной в свою игру, ощущающей мир как подмостки сцены».

Сейчас нет возможности раздумывать о том, какова Аркадина у Чехова. Во всяком случае, не так-то там все просто. Об этом нетрудно догадаться, учитывая, что Чехов вообще не был склонен к упрощениям.

Что же касается Зинаиды Николаевны Арсеньевой, ведущей актрисы крупного нестоличного театра, то опять же Фрейндлих — в силу природных своих качеств! — обнаруживает в ней сильный и живой ум. Торжествующее воплощение фарисейства и всяческой самозабвенности Фрейндлих явно не взялась представить. При ней ее натура. Ее лицо.

В роли Арсеньевой, не занимающей главного места в фильме «Успех», Фрейндлих хватает, однако, экранного простора, чтобы достичь в конце концов высокой свободы. Чем дальше смотришь фильм, тем искусственней кажется первое появление Арсеньевой. Тогда она сидела в зале и вносила поправки по ходу репетиции ее собственного юбилея, который готовился на сцене театра.
Арсеньева последующих сцен не могла вести себя так разнузданно-безвкусно, как запланировано сценарием для первого с ней знакомства. Правда, Фрейндлих и в начальных кадрах ничего не утрировала, не подкрашивала: идет, мол, обычная жизнь театра, несколько странная для постороннего. Все-таки история с собственным юбилеем как-то отдавала фельетоном.
Дальше начинается самое интересное.

Раз Арсеньевой пришла пора юбилея, ясно: молодость ее миновала, притом не вчера. Опыт жизни, опыт театральной работы располагает умного человека к осторожности, к осмотрительности, к тому, чтобы не кидаться сразу на огонь любых сценических новаций.
Арсеньева у Фрейндлих нисколько не заскорузлая премьерша. Но опыт, осмотрительность, разумный скептицизм у нее есть (честно говоря, я бы, например, тоже не увлекся таким режиссером, каков в фильме Фетисов: вообще, замысел постановки «Чайки» и последующее его воплощение с грандиозным успехом в конце — самое слабое, самое неубедительное в «Успехе»).

Арсеньева в исполнении, в понимании Фрейндлих работает, знает свое дело, знает, почем на сцене фунт лиха и чем отличается даже заковыристая липа от настоящего труда. Именно так воспринимаешь эту Арсеньеву с ее улыбкой, недоброй, но весьма проницательной, с ее спокойной твердостью. Ей не надо утверждать свой авторитет, свою власть; они есть, они не прихотью случая добыты.

С Фетисовым на первых порах Арсеньева обходится действительно жестоко. Могла бы быть снисходительней и мягче. Могла бы, да не стала. Поспешила поставить молодого ниспровергателя всяческих традиций на место. Совершенно между прочим, не глядя в глаза, без нажима и вульгарного торжества в разговоре вдвоем бросила фразы про несложившуюся его личную и профессиональную (раньше, в другом театре) жизнь. Потом ушла из зала, прервала репетицию. Не нравится ей вся эта скорохватность.
Нет, я вовсе не за Арсеньеву. Уверенность в ней большая. Пусть не пошлая, но такая прочная, что способна ранить малоопытного режиссера. Однако он и сам лез на рожон своими резкостями, нежеланием быть внимательным и терпеливым, дойти до каждого актера своими постановочными идеями.

А уверенность в себе у Арсеньевой, в конце концов, все же относительная. На репетиции она вернулась. Хватило ума не уйти целиком в амбицию. Что-то интересное увидела-таки в этом резком Фетисове. Зинаида Николаевна вошла в работу полностью, довела роль до премьеры. Живое для себя нашла. Но опыт, тонкая театральная политичность — при ней. Кой-какая настороженность остается. Она знает: истинный успех на театре добывается долго, упорно, последовательно. Мало ли талантов на ее памяти сгорело дотла, однажды ярко вспыхнув и лишь увеличив собой общие сомнения и разочарования. Такой помнишь Арсеньеву, сыгранную Фрейндлих.

Главными в памяти стали не забавные детальки поведения прочно вросшей в театральный быт премьерши, хотя есть и они и придают Арсеньевой точную и занимательную характерность. Но острый ум, снова мгновенно вникающие и оценивающие глаза важней.

Чем дальше идет время, тем больше дорожишь этой стороной дела, тем благодарней замечаешь ее и тем сильней откликаешься.

И коль уж привык к зоркому уму лучших героинь Фрейндлих, трудно не пережить разочарования, смотря, к примеру, «Жестокий романс», киноэкранизацию «Бесприданницы» А. Н. Островского.

В Харите Игнатьевне Огудаловой из этого фильма, право же, нет ничего, что бы выражало настоящую Фрейндлих. Просто умело сыгранная роль. Вообще роль. Растрата в своем роде единственного без вникания в его единственность.

Из книги: Калмановский Е. Алиса Фрейндлих – Л. Искусство. 1989.