Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
Таймлайн
19122024
0 материалов
Поделиться
В тихом омуте
Михаил Брашинский о первом спектакле в БДТ

Эта роль, явившись одновременно и удачей и вводом, не является лишь дебютом. Но есть соблазн и, кажется, есть резон начать именно с того, что роль Глафиры в «Волках и овцах» — только вторая роль Алисы Фрейндлих на новом месте, в ленинградском Большом Драматическом. Уйти из театра, где ты — звезда, солистка, надежда и опора, — не шутка. Уйти из этого театра в нынешний БДТ — не шутка вдвойне. Но коли шаг сделан, порог перейден, в новых работах актрисы зритель вправе искать выход к новому человеческому содержанию и к еще незнаемым художественным рубежам.

Роли, доставшиеся Алисе Фрейндлих на повороте творческой судьбы, пока таких рубежей не открыли, однако наметили нечто новое и необычное — в контексте судьбы. И роль Глафиры в пьесе Островского, «не ее» вроде бы драматурга, обозначила это новое ярче и элегантнее, чем роль «блондинки» в бенефисной Володинской пьесе. Последняя работа актрисы намекает на неожиданный поворот знакомой темы Фрейндлих, темы испытуемой женственности. Женственность здесь атакует и побеждает, тем самым как будто рассчитываясь с оппонентами еще недавних героинь Алисы Фрейндлих.

Островский прочитан актрисой как драматург взрывчатой театральной энергии, острых характерных ходов и резких, непривычно для Фрейндлих резких контрастов. Первый выход Глафиры — в веренице старух приживалок. Так же, как они, укутанная в черное, так же, как они, торжественно и покорно семенящая за своей благодетельницей, Глафира на людях всегда тиха (чуть слишком тиха) и послушна (слегка перебарщивая). Руки сложены в замок, голова склонена к плечу у Глафиры — вечной данницы чужих воль. Но вот, уже уходя, она вдруг порывисто озирается и при виде безобидного для нее, в сущности, Чугунова истово валится перед иконой и так же крестится — видно, что напоказ. Эта Глафира ищет уединения, не терпит, когда позади кто-то стоит — потому и оглядывается поминутно. Эта Глафира крадется, еще ничего не украв, и краткий словесный портрет, начертанный мимоходом Лыняевым, кажется точь-в-точь ее портретом: «...смотрит лисичкой, все движения так мягки, глазки томные, а чуть зазевался немножко, так и в горло вцепится». Но хищной повадке, вороватой пугливости, нервной и угловатой пластике своей героини А. Фрейндлих находит совсем не то обоснование, какое вытекало бы из логики мира «волков и овец». А какое именно — станет я ясно, когда Глафира, узнав, что путь к счастью открыт, упадет на софу, как на траву в вольном поле, где дышится особенно сладко после пыльных квартир, сорвет ненавистный черный платок, выпустив из-под него копну пышных и непослушных неистово рыжих волос. Когда затянет неповоротливую вдову Купавину (С. Крючкова) и уже вовсе непригодную для танцев, впавшую в детство старуху Анфису (Т. Тарасова) в уморительно — захватывающее канканное трио. Вот тогда станет ясно, как поняла Алиса Фрейндлих неспокойное одиночество героини, как объяснила метаморфозу, произошедшую с ней. Порывистость жеста, скованного черной монашеской рясой, прорвалась неистовой пляской движения, его упоительной и пьянящей раскованностью. Бешенная, моторная энергия, упрятанная под замок здравого смысла, распирала героиню, рвалась наружу, выпрыгивала и проскальзывала невольно, тишком. Теперь, в первые минуты магического преображения Глафиры, А. Фрейндлих, не боясь чрезмерности, дарит зрителям целое празднество красок, каскад комических трюков и уловок. Но энергия этой Глафиры не тратится вхолостую. Ситуацию «укрощения» строптивца Лыняева А. Фрейндлих играет, разумеется, с юмором, но вполне серьезно. В дуэте с О. Басилашвили она хоть и обнаруживает тонкий партнерский слух, все же «ведет», подчиняясь не только драматургической, но и своей собственной актерской логике. Неожиданный серьез проскальзывает в ее словах и крикливой и чадной юности, неожиданно объемной оказывается перспектива опыта и судьбы. Юмор же входит в игру Фрейндлих с мотивом, прежде еле слышимым в интонациях, еле видимым в рисунке роли, с мотивом, заданным режиссурой Товстоногова.

Соотносясь с общим решением спектакля, который, по замыслу, разыгрывают провинциальные российские артисты прошлого века, Фрейндлих играет — впрочем, не впрямую, не в лоб — амплуа «инженю-кокет», перед чарами которой не устоять не то что «папаше» Лыняеву, а и герою-любовнику, коего, правда, в спектакле нет. Поэтому ее подкупающая кротость увидена с точки зрения чуть бульварной, а «очаровательное кокетство» отдает слегка пошловатым наигрышем. Это, однако, заметно нам, зрителям, и для нас, зрителей, придумано. Лыняеву этого не видать, и потому ничто не мешает ему попасться в сети, расставленные хитроумной Глафирой. И вот тут-то, когда цель достигнута, а расчет оправдался, обнажить бы всю его ледяную жесткость, всю меркантильную неприглядность. Заклеймить бы Глафиру, которая с полным основанием может быть названа «волком среди волков». Но актрисе подобная развязка, как кажется, не очень-то по душе. Ей довольно и того, что женственность наконец победила, восстановившись тем самым в попранных было правах — победила легко и весело, не затратив на то (как случалось прежде) ни частицы души, но и не уступив обстоятельствам ни крупицы своей натуры.

Брашинский М. В тихом омуте // Театральная жизнь. 1985. №14.

Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera