(Интервью 1995 года)

— Вы сняли с Кирой Муратовой первые знаменитые ее картины — «Короткие встречи» и «Долгие проводы». Как возникло ваше сотрудничество?

Я только что окончил ВГИК, защитил диплом и получил назначение на Одесскую киностудию. И Муратова дала мне прочесть свой новый сценарий. Почему именно мне? Она всем студийным операторам давала читать и, видимо, никак не находила того, кого искала. Прочел. Потом мы долго говорили. Я рассказал, каким вижу будущий фильм. Должно быть, кое-что ей показалось интересным. Короче, мы запустились. Я задумал широко применять светофильтры, чтобы изображение получилось чуть белесым, промытым. Я у кого-то из психологов вычитал, что белый свет вызывает эмоциональный подъем у зрителей.

Выехали на съемки. Первым объектом была чайная при дороге. Та самая, где работает героиня Нины Руслановой. Тогда еще не снимали в естественных интерьерах — по эскизам художника соорудили просторную чайную, какую невозможно было найти в округе.

Когда накопилось изрядное количество снятого материала, вернулись в Одессу — напечатать, посмотреть, что же получилось. И, к моему ужасу, оказалось, что все — брак. Что за причина? Под сильными лучами «дигов» потекли, подтаяли фильтры.
Хотели новичка погнать с картины, но Муратова отстояла, взяла ответственность на себя.

Ну, а дальше — как я мог не оправдать ее доверия?.. Старался. Ночей не спал. И теперь скажу без всяких преувеличений: практически она научила меня снимать.

Задачу каждый раз Муратова ставила так: «Нс ведаю, как этого добиться, но мне нужно...» И следовали подробные объяснения, очень выразительные, дававшие заряд для поиска. Она ведь человек феноменальной эрудиции, прекрасно знает отечественную и мировую живопись, музыку. И часто в качестве модели показывала мне репродукции картин какого-нибудь художника. Вместе мы слушали симфоническую и камерную классику.

— Такое было и на «Дол¬гих проводах»?

—Да. Первая картина — «Короткие встречи» — оказалась сложной и трудной, проходила с накладками и шероховатостями. «Долгие проводы» прошли легче. Мы успели и отдохнуть, и провели сообща большую предварительную подготовку. Продумали каждый эпизод, каждую сцену — вплоть до единичного кадра! Это не значит, что не было отступлений от намеченного. Реальный съемочный процесс всегда вносит коррективы.

У Муратовой к тому времени, несмотря на успех у профессионалов и знатоков, а может, именно поэтому, среди начальства сложилась репутация опасного, непредсказуемого режиссера. Нас часто проверяли, контролировали отснятое и трижды останавливали. К счастью, Муратова творчески бескомпромиссна. Другое дело — чего это ей стоит.

— И не было у вас никаких конфликтов с Кирой Георгиевной?

— Случилась однажды, еще вначале, смешная история. Предстояли пробы Зинаиды Шарко. Сцену предполагалось снимать с движения — положили рельсы. На репетиции актриса не показалась, и накануне Муратова предупредила: «Не трать зря пленку — я ее все равно не возьму. Пробы — чтоб не обиделась. Выключай камеру, как только коснусь рукой твоего плеча, но делай вид, будто продолжаешь — кати аппарат дальше».

Приступили к съемке. Кира Георгиевна идет за мной, вдруг чувствую — ее прикосновение, как условились. Потом — еще и еще. Ну, я, конечно, действовал, как она просила. Какую же взбучку она мне устроила в просмотровом зале! Увлекшись игрой актрисы, она начисто забыла о нашем уговоре, а руку клала на мое плечо, чтобы не упасть, споткнувшись о рельсы. Муратова горяча, но отходчива. Через несколько минут она уже улыбалась. И инцидент никак не отразился на наших взаимоотношениях.

— А почему после второй картины вы изменили Муратовой?

У Киры никогда не обходилось без сложностей. Ей трудно давался каждый запуск. Я готов был ждать, но положение бывало столь неопределенным, что начинал работать с другими. Когда же наконец Муратова запускалась, я уже не мог прервать работу. И так продолжалось много лет, вплоть до «Чувствительного милиционера» и потом — почти сразу — «Увлечений».

— Расскажите, пожалуйста, как возникает экранный мир Муратовой. Принимает ли в этом участие оператор, и насколько его участие существенно?

— Кира всегда насыщает объекты съемки какими-то редкими деталями, которые обогащают кадр, придавая ему некую «остраненность». То насажает каких-то кукол, то извлечет на свет нечто еще более экзотическое. Ее цель — погрузить персонажей в индивидуальную вещественную среду, которая поможет высветить их судьбы и раскрыть психологию. Помните интерьер картины в «Коротких встречах»? Старинная мебель — тогда ее выбрасывали на помойку, а обставлялись современными шкафами из ДСП; фотографии на стенах, бытовые мелочи — все работало на образ главной героини, приоткрывая ее внутреннюю историю, ее корни, давало ключ к ее мирочувствию. Тогда было модно снимать в выхолощенных пустоватых интерьерах, будто бы не отвлекающих от человека на экране. Кира Георгиевна шла не в ногу, отстаивала собственные предпочтения, что дорого ей стоило и в прямом и в переносном смысле.

Иногда и я подбрасывал полешко в печь режиссерской фантазии. А уж снять как лучше — тут вопрос сугубо профессиональный.
Кира любит причудливо выстраивать кинопространство, она воплощает свою индивидуальную точку зрения. Да так тебя увлечет, заразит своим видением, что уже не различаешь, где твое, а где — ее. От нее пошла многослойность изображения, богатство глубинных мизансцен. Но все постановочные решения всегда предварительно обсуждаются и с художником, и с декоратором, и с оператором. Внимательно выслушиваются любые предложения, самые безумные. Поначалу мне случалось по неопытности советовать и нечто несусветное: к примеру, пусть раки по стене ползают — сюр какой-то. Муратова от раков не отмахнулась. Они ползали, как им и положено, по горизонтальной плоскости и очень выразительно смотрелись. Нужно признать, вкус ей ни разу не изменил — вкус у нее безошибочный.

— Напрашивается такой вопрос: во второй период совместного творчества вы перешли с черно-белого на цветное изображение. Каковы отличия подходов к той и другой пленке? Легко ли вам дался этот переход?

В цвете, как ни странно, работать легче. Выбираешь колористическую гамму, диапазон тонов — и выдерживаешь их. На мой взгляд, черно-белое кино требует от оператора более тонких решений.

А переход был непростым. И для меня и для Муратовой. Но ничего не поделаешь: веление времени.

— Вы какие сны видите — черно-белые или цветные?

В детстве видел цветные, а сейчас черно-белые.

— Наверно, это влияние кинематографа?..

Думаю, да. В детстве постоянно летал над зеленой такой землей, а сейчас уже не летаю...

— Какими способами режиссер, отдающий команду «Мотор», индуцирует изображение?

Я вам скажу: здесь, наверно, подсознание включается. Воздействует присущая большому мастеру аура.

— Ваше эмоциональное состояние, ваши интеллектуальные напряжения — они что, фиксируются эмульсией кинопленки? Камера и целлулоидная лента запечатлевают духовную эманацию?..

В этом направлении идет сознательная работа. Свет и темнота — вот мои средства. И все, что между ними. Естественные свет и темнота. Поэтому очень скоро я отказался от электрических приборов, от всяких отражателей, когда снимал на натуре. Даже Муратова сначала отнеслась настороженно к моему дерзкому вызову традиции. В ту пору такое было в новинку. Но позволила мне рискнуть. А когда посмотрела отснятое, горячо все одобрила. Впрочем, не обошлось без волнений. В первый раз материал был плохо напечатан. Кинулся в ОТК — негатив отличный. Да я и не сомневался в этом. Вторая печать и убедила Муратову.

— Итак, слева или справа у камеры стоит Кира Муратова. Иногда говорит: «Ну-ка, дай я гляну...». Потом просит что-то изменить в композиции кадра или приказывает сменить точку. Скажите, а случалось ли, что Кира Георгиевна ставила перед вами задачу, которая, на ваш взгляд, невыполнима?

Было. Было на «Чувствительном милиционере». Помните, капустное поле в синем лунном свете? Там рядом море и на берегу маяк — от него зеленый мигающий луч. Зрелище необыкновенное! Муратова загорелась: «Сними!» Но пленка, даже «кодак», не гарантировала такой попытки, и я отказался. Что-то пробовали комбинаторы — нас это не устроило. Нужна была специальная дорогая конструкция — не хватало денег.

— Скажите, а возникали у вас конфликты из-за несовпадения, резкого расхождения взглядов? Насколько вы были подчинены воле постановщика? В чем пользовались абсолютной свободой?

Возьмите финал последней картины — «Увлеченья» — лошадиный балет, как я его называю. Я долго-долго не выключал камеру, хотя это не было заложено в режиссерском сценарии. Муратовой так понравилось отснятое, что она решила заканчивать фильм лошадиным балетом.

— Она сохраняет то, чем отлична от других в каждом фильме: пристрастие к подробностям бытия, к его странностям, к причудливости человеческих взаимоотношений и неординарности поведения человека. Такой взгляд на жизнь и такое творческое кредо, наверное, и от оператора требуют изощренного мастерства?

Наверное, все заражаются от Муратовой... Актеры подчас говорят с экрана, как она в жизни...

— Муратова из картины в картину несет что-то такое, что присуще только ее творчеству. Настоящие художники всегда узнаются по манере письма. Иногда с годами она претерпевает метаморфозы, порой неожиданные. Если провести аналогию с живописью, можно привести пример Пикассо — был у него голубой период, был розовый и вдруг — кубизм. Знатоку не нужна роспись художника на холсте, чтобы определить авторство. Так же и с фильмами Муратовой...

Да. Можно зайти в кинозал в середине просмотра, не зная, что там демонстрируется, но через минугу-другую вы поймете: идет картина Киры Муратовой.

— По каким признакам? Вы, оператор, смотрите фильм Муратовой, снятый кем-то из коллег. Это может быть Юрий Клименко, Валерий Мюльгаут, Алексей Родионов или еще кто-то. Но все равно узнаёте: это муратовское кино.

Все люди говорят по-разному. У нее свой киноязык. Я его не только узнаю — я его понимаю.

— Около двадцати лет прошло между «Долгими проводами» и «Чувствительным милиционером», когда вы снова встретились с Муратовой на съемочной площадке. Изменилась ли она как режиссер?

Я просто был потрясен этими переменами. Оставаясь самой собой, она необычайно выросла, потому что постоянно обновляется. Ну, а по-человечески встретились, как будто и не разлучались. Впрочем, мы и не переставали интересоваться жизнью и работой друг друга. Муратова — яркая личность. Подражать ей нельзя. Но испытывать ее благотворное влияние — неизбежно для каждого, кто с ней соприкоснулся.

Геннадий Карюк: «Она научила меня снимать» // Искусство кино. 1995. № 2.