В молодости и в зрелости Целиковская была так хороша, так природно одарена — очаровательным лицом, идеальной фигурой, певческим и танцевальным талантом, так «звездно» красива, что никто и не задавался вопросом — каково место актрисы в блестящем вахтанговском собрании?

Похожая на голливудских, немецких «звезд», особенно на послевоенную любимицу русских зрителей Дину Дурбин, Целиковская с ее блестящей кино- и женской судьбой, с упоением и легкостью играла в советских музыкальных комедиях конца 40-х годов, а на вахтанговской сцене занимала свое, хоть и заметное, но как бы не очень серьезное положение.

Ее золотокосая Беатриче была прекрасна, но все же вспоминали Мансурову. Эпитеты — пленительная, очаровательная, женственная — на сцене прочно прикрепились к ней и очень ее сердили. Она не желала говорить о собственной красоте. По мере движения лет, в резкости запретов «на тему», слышался мучительный для каждого художника вопрос: «Кто я? Каково мое место?!» А на сцене постепенно обнаруживалось новое качество. Воздушная, женственная оболочка, оказывается, заключала в себе сложность, драматизм, «богатый состав» эмоций и мыслей. Рядом с Михаилом Астанговым — Маттиусом Клаузеном Инкен — Целиковская была полна достоинства, культуры, ума. В Медынской «Фомы Гордеева» — идеально воплотился стиль русского купеческого европеизма.

Истинный масштаб дарования — огромного, самобытного, не воплощенного в полную меру, открыл, однако, не театр, а кинематограф — чеховская Попрыгунья. Тогда вдруг вспомнили, заново ощутили, как умна, высококультурна и образованна была эта женственнейшая из актрис.

Максимова В. Людмила Целиковская // Театральная жизнь. 1996. № 7.