В детстве, когда я тяжело болел, мне являлся один и тот же сон. Будто бы в черноте стоит плотным параллелепипедом стопка тончайшей бумаги высотой около метра. И я должен быстро и аккуратно, листик к листику, переложить всю стопку бумаги на другое место. Я стараюсь сделать это как можно быстрее, но стопка не уменьшается ни на один листик, а рядом новая почти не утолщается.
Позднее, оказавшись в мультипликации, имея дело с калькой, на которой рисовались компоновки движения, не раз возвращался к детскому кошмару.
Родился в 1941 году 15 сентября в деревне Андреевка Пензенской области — одном из мест для эвакуированных в самом начале войны.
В 1943 году с мамой и старшим братом мы вернулись в Москву. Мама, Кричевская Бася Гиршевна, всю жизнь работала в дошкольных учреждениях: в яслях, детском саду, на вокзале в «комнате матери и ребенка».
Отец — Норштейн Берко Лейбович, наладчик деревообрабатывающих станков. Умер, когда мне было 14 лет.
Я не успел его узнать по-настоящему. По рассказам он был интересной личностью. Не получив образования, знал высшую математику, обладал абсолютным слухом и незаурядной музыкальной памятью. Свистел наизусть Вагнера и Шуберта. Думаю, что мой старший брат Гарик, учившийся музыке и впоследствии ставший скрипичным реставратором, унаследовал навыки мастерового от отца.
Мама не обладала никакими выдающимися способностями, разве что хорошо готовила и защищала своих детей от ужасов жизни — мне на улице постоянно напоминали о моем еврейском происхождении.
Учился, закончил десятилетку, совмещая последние два года с занятиями в художественной школе, в которой, как позже выяснилось, училась моя будущая жена Франческа Ярбусова.
Работал на мебельном комбинате.
В 1959 году поступил на двухгодичные курсы художников-аниматоров при киностудии «Союзмультфильм», на которой работать начал с 1961 года.
Даже, несмотря на то, что встретил на студии много замечательных режиссеров: это и Цехановский, и Хитрук, Атаманов, Качанов. Иванов-Вано, Дежкин, Полковников и многие другие, — жажда уйти со студии была равна моей нелюбви к мультипликации, потому что мечтал заниматься живописью.
Мои попытки поступить в художественные заведения оканчивались полным провалом. Как будто сама судьба показывала пальцем мое место в жизни. Шесть томов Эйзенштейна сделали свое разрушительное дело — я «заболел» режиссурой. На киностудии я познакомился со своей будущей женой и художником-постановщиком Франческой Ярбусовой, итогом чего стало рождение двух детей — Бори и Кати, и появление совместных фильмов «Лиса и Заяц», «Цапля и Журавль», «Ёжик в тумане», «Сказка сказок», неоконченной «Шинели» и короткого фильма «Зимний день». (с другими режиссёрами Франческа работала на фильмах: «Паровозик из Ромашково», «Белая шкурка», «Пластилиновый ёжик», «Мальчик и мячик» и др.)
Мои учителя: пещеры Альтамира и Ласко, «Спас» Андрея Рублева, последняя скульптура Микеланджело «Пьета Ронданини», «Менины» Веласкеса, последний период Гойи, «Возвращение блудного сына» Рембрандта, Ван-Гог, Мусоргский кисти Репина, Павел Федотов, Шарден, Милле, русский и европейский авангард, фильм Жана Виго «Аталанта», шеститомник Эйзенштейна.
Но самые выдающиеся учителя — мои внуки и вообще дети. Глядя на их исполненные простодушия улыбки, на нежные узкие плечики, окаймленные рубашечками, понимаешь, что все мировое искусство имеет смысл, если в наших душах открывается любовь.
Из книги: Снег на траве: Книга 1. Ю. Б. Норштейн. — Москва: Фонд Юрия Норштейна: Красная площадь, 2008