Мультипликация — славный вид искусства, любимый за живость, за большие возможности; где еще персонаж от изумления может у вас на глазах втрое вытянуться или от страха смяться в лепешку, где еще могут плясать дома, улыбаться слоны и плакать самолеты?
К сожалению, сейчас наблюдается (весьма тревожный) процесс, когда трафарет и шаблон — все эти падения и погони, проволочные волки и зайцы, девочки, хлопающие саженными ресницами, и многое другое, стократ виденное, а следовательно, уже, несмотря на всю подвижность, «стоячее», — наступают на это веселое, живое искусство. Но достижения в этой области есть, конечно, замечательные.
Мы сказали — веселое. Да, шутка у мультфильма получается хорошо, но не одна только шутка. Он, как известно, великолепно передает сказку, романтическую новеллу, дал удивительные образцы иронической философии (Федор Хитрук!). А может ли мультипликация, предположим, передать жизненную трагедию, глубокий психологизм — иначе говоря, быть не только развлекающим, но искусством насущной необходимости, серьезно анализирующим серьезные жизненные проблемы?
Мультипликация — искусство условное, приближать его метод к реальности было бы, конечно, странно. Представьте себе, что в таком фильме ожили бы, к примеру, Иван Грозный и убиваемый им сын — подумать страшно! Кстати, у нас сделана попытка оживить таким образом живопись, а именно древнерусскую; вдруг начинает шагать конь под святым Георгием, до сих пор недвижные воины кидаются в бой, поднимается богоматерь — такая попытка, казалось бы, мыслима, поскольку древнерусское искусство тоже плоскостное, контурное, условное, и сделан фильм хорошо, нарисован прекрасно. Но вы не можете отделаться от ощущения ненужности подобного приема. Мультипликации не надо вторгаться в чужую живопись, тем более что у нее, оказывается, есть собственная.
Представьте себе Версаль (таким, например, каким его рисовал Александр Бенуа) или какую-нибудь подмосковную усадьбу с парком, куртинами и мраморными беседками, только парк запущен, беседка пообветшала, мрамор растрескался. В такой беседке живет цапля, та самая, к которой некогда посватался журавль. Она ему отказала, потом пожалела об этом и сама пошла проситься в жены — словом, это известная народная сказка (в пересказе В. И. Даля), представленная теперь в мультипликации. Никогда ничего подобного мы не видели: перед нами особая, движущаяся живопись. Великолепно нарисованный, полный тонкого психологизма пейзаж — луг, слитные ряды кустов вдали, а на переднем плане — растрескавшиеся плиты беседки. А цапля — боже мой!
Удивительное существо сидит в беседке. Вне всяких сомнений, она интеллигентна. Вне всяких сомнений, одинока — трагически одинока. К тому же закомплексована до крайности, и потому есть еще нечто и комическое в том, как она полна одновременно и гордыни, и ужасной в себе неуверенности. И так ее жалко, и такая у нее щемяще длинная шея, и такие на этой шее крупные бусы (и в них, конечно, вложены какие-то надежды!). Я и представить себе не могла, что мультипликация может передать столь сложные чувства — тут и печаль, и улыбка, и великое множество интонаций и оттенков, а главное — то грустное понимание человеческих (конечно же, в конце концов человеческих) отношений, которое удивительным образом вдруг становится близко чеховскому.
А журавль простодушен и деятелен (сказано — сделано), исполнен радужных надежд — оттого и пейзаж, когда он летит свататься, так ярок и весь в разноцветных букетах, которые подкидывают вверх неведомые, но восторженные толпы — женится журавль! Что же удивительного, что, получив отказ, ом обиделся, а обидевшись, сам отказал, но вот он с готовностью идет опять — уже осень, косяки журавлей тянутся к югу, а наш навстречу ветру мчится к цапле с печкой в «руках», и черное колено трубы плывет над жестко шуршащими камышами...
Фильмы, которые делают Юрий Норштейн, режиссер, Франческа Ярбусова, художник, и оператор Александр Жуковский, весьма различны; о живописи, настроении, психологизме каждого фильма можно было бы много говорить. «Лиса и заяц», например, сделаны совсем в иной манере, тут больше лубка, но и здесь великолепен рисунок, бесконечна выдумка режиссера и художницы — чего стоит беспощадно дамская походка лисы, когда она идет выселять зайца из лубяной избушки. Или петух, старый вояка с трубкой, который теряет в бою лучшее перо из хвоста, но побеждает.
В этих маленьких фильмах такое графическое, живописное и психологическое богатство, что грех говорить о них мимоходом. Да и как вообще рассказать об удивительном «Ежике в тумане» — мечтателе, который нес другу гостинец, вошел в туман, как в озеро, и увидел одиноко пасущуюся лошадь. И вот он идет, отрешенный, опасными путями, где летают и страшно гукают совы, идет беззащитный, безмятежный и в то же время весь поглощенный тревогой за одинокую лошадь. А ежиков друг — медвежонок исполнен такой буйной энергии, такого темперамента, что смотреть на них, когда они рядом, без смеха невозможно. Практик и мечтатель? Так-то так, но свой гостинец, чуть было не потерянный в лесу, ежик другу вce-таки принес.
Я не могу говорить о технике этого рода мультипликации, я ее не знаю, знаю только, кто она трудоемка, что практически каждый фильм делался чуть ли не год. Да это и понятно: чтобы найти характер, чтобы художественно его разработать, да еще с такой тонкостью, с такой сердечностью и умом, нужно время. Чтобы нарисовать пейзаж и все эти сложнейшие персонажи, тоже нужно время (сколько, кстати, работает живописец над картиной!). Зато и результат получился удивительный — в сущности, найден новый вид киноискусства, авторы которого уже успели рассказать о жизни и детям, и взрослым множество важных вещей и, конечно, еще многое расскажут.
Чайковская О. Страна мечтателей // Литературная газета. 1979. № 32. 8 августа.