Лет семь назад я написал эти страницы. Написал, и отложил вместе с другими страницами в стопку. Тогда мы снимали фильм, который я хотел назвать так же, как называется маленькая пьеса Мориса Метерлинка. Потом фильм получил другое название.
Откуда возникают темы? Что побуждает снимать фильм?
Для меня это не место, не история, не какое-либо определенное время. Для меня это, скорее, состояние. Неопределяемое словами ощущение, которое постепенно наполняет тебя и ищет выход в том, что может это ощущение воспроизводить снова и снова, передавать другим и быть независимым, в данном случае от моей воли.
Сюжет, время и место вторичны. Они лишь средство, удобное для воплощения.
Это нечто, что нужно прибавить к обыденной жизни, уникально, и я уверен, существует у каждого. В этом, наверное, и смысл и ценность любой творческой деятельности, помимо всех остальных очевидных reason.
«Чтобы понять обыденную жизнь, надо что-то к ней прибавить…»
— Морис Метерлинк, «Там, внутри».
— Подойди к окну. Посмотри. Там никого нет? Только аккуратно. Не задевай занавеску. Смотришь?
— Смотрю.
— Ну и что там?
— Там? Так, ничего особенного.
— А ты приглядись. Ничего особенного — это самое подозрительное и есть. Пригляделся?
— Стараюсь.
— Ну и что видишь?
— Голуби на карнизе. Воркуют.
— К черту голубей. Хотя нет, стой. Не так резко. Не шевелись. Если голубь вспорхнет, кто-то сразу обратит внимание. Тебя заметить может.
— Кто этот кто-то?
— Ну, мало ли? Вот ты наблюдаешь. Я, если бы был такой же смелый, тоже наблюдал бы. Вот и Он тоже наблюдать может.
— А может и не наблюдать.
— Ну, это философский вопрос. Его мы на том свете решать будем. А сейчас нам жить надо. Вот так, в щели, у окошка, но жить. Ты будешь моими глазами, я твоим разумом. И будем мы крепки тихой сапочкой.
— Ой. Голуби улетели.
— Это плохо, что улетели. Сами что-ли улетели?
— Их вороны прогнали.
— Ворона — умная птица. Голубь — глупая. Вот и нам с тобой нельзя быть голубями. Ты наблюдай за воронами. За повадками их. Все на ус мотай. Все пригодится. Ну что, сидят?
— Сидят.
— Не каркают?
— Не каркают.
— Тревожно.
— Это почему тревожно?
— Думай. Не каркают, значит притаились. Притаились, значит есть от чего. А отчего?
— Отчего?
— Не знаю. Загадка. Наблюдай дальше. Даст Бог, живы будем, узнаем.
— Ты вздрогнул.
— Да не вздрагивал я.
— Вздрогнул. Я отчетливо видел. Ты так вздрогнул, что по занавеске прошла волна и лишние тени упали на стену.
— Тебе показалось. Я стоял, как стою. Ну, может, немножко пошатнулся.
— Допускаю, что ты сам мог и не заметить, как вздрогнул. Но, чем препираться, лучше скажи, почему?
— Ты молчишь?
— Не хотел тебя печалить.
— Что случилось?
— Ты, верно, расстроишься… Хотя, это может ничего не значить вовсе.
— Что же, все-таки, случилось? Что? Ну! Ну же! Не томи!
— Эх, ладно. Вороны улетели.
— Вороны? Давно? Как давно?
— Да вот, как я вздрогнул. Немножко до того. Вспорхнули и улетели. Всей стаей.
— Всей стаей?
— Ни разу не каркнув.
— Ни разу не каркнув?
— Улетели…
— Какой же ты невнимательный. Какой же ты нечуткий. И как ты мог смолчать о таком? Да ты же нас погубишь, если будешь вот так вот!
— Но ведь я, все-таки, вздрогнул. Значит, еще не все потеряно. И… что бы это могло значит?
— Что бы это могло значить? Это могло значит, что либо где-то появилась падаль, либо где-то есть места поспокойней, чем это. У ворон свои резоны. Иногда они совпадают с нашими. Иногда — нет. Порой нам нужно воронить. И сейчас такая пора. Листья падают?
— Падают.
— Вот и листья падают. Ничто не выдерживает.
— Эй, эй, эй…
— Что?
— Ты не спишь?
— Нет, кажется.
— Смотри, не засни.
— Может заменишь меня?
— Я боюсь.
— Да чего тут бояться? Ничего не происходит.
— Это так кажется. А на самом деле там, в темноте, в труднодоступном глазу месте, роится движение. Тайное движение, невидимое нам. И оно против нас. Против всех и каждого. Оно только и ждет, чтобы, уличив момент, подкрасться и нанести удар. Неожиданный удар.
— Откуда ты это знаешь?
— Откуда, откуда… А откуда мы все знаем? Никогда не задумывался?
— Не знаю. Так, само собой накапливается. Ото всюду понемножку. От мамы, от папы, от бабушки, из книг, из газет там, кто-то что-то скажет, сам, может, чего увидишь или услышишь… Так, что ли?
— Так, да не так. Это если свет дневной, или все так, как тебе об том сказали, и есть.
А если все не так? А если темнота кругом? Что тогда?
— Темнота?
— Да, темнота. Хоть глаз выколи. И не понятно, где верх, где низ, где право, где лево, и воообще что, и где в этом непонятно что — ты. Тогда что делать?
— Спать.
— А если и во сне страшно?
Лозница С. Там, внутри // Сеанс. №32. 2007