9 мая каннский «Особый взгляд» открылся «Донбассом» Сергея Лозницы. Не нужно обладать какой-то изощренной фантазией, чтобы увидеть в этом наложении тем, дат и имен что-то вроде иронии со стороны программной дирекции. И произнести: «Совпадение? Не думаю». Смех смехом, но «Донбасс» и показанный несколько месяцев назад на фестивале в Берлине «День победы» складываются в объемный double-feature: фильмы вступают в явное взаимодействие, дополняя и комментируя друг друга. И неважно, что один документальный и, кажется, мирный, а другой игровой и военный. Оба по-своему пытаются разобраться с травматикой «русского мира», которую Сергей Лозница изучает уже давно — но почти всегда с невыносимым авторским высокомерием (см. «Счастье мое»).
В последних двух работах от интеллектуального снобизма автору, кажется, удается избавиться. В «Дне победы» русский мир расцветает 9 мая у советских монументов в Трептов-парке: фокстерьеры, везущие на тележках портреты Сталина, подростки в военной форме с чужого плеча, имперские орлы и звезды, байкеры и слезливые гэдээровские коммунисты — оторванный от Родины патриотический карнавал на фоне братских могил отливает бронзовой драматургией. Отшутившись, фильм заставляет посмотреть, что там, под наваленными в праздничный день цветами. «Донбасс» тоже начинается с фиксации фикций. В зоне гибридной войны всё фальшиво: мирные жители — массовка, слова и идеи — прикрытие, имя — позывной. Знаки, в том числе и воинские знаки отличий, больше ничего не означают. Но чем ближе к финалу, тем яснее из-под нагромождения мнимого проглядывает что-то кроваво-красное. Ноздри наполняет запах пороха, развороченной мерзлой земли и нестиранных шмоток, запах человека.
Нос не обманешь. Показывают это буквально: в одной из сцен украинского чиновника в кабинете, например, обливают коричневой жижей — кажется, навозом. «Чем-чем? Говном? Что значит, не знаешь, как отличить? А ты понюхай!» — смеется в телефон узнавший о происшествии пройдоха-функционер Карамзин в исполнении Бориса Каморзина (один из дюжины мимолетных, равноправных героев фильма). Остроумие не самая сильная черта режиссера, но тут помимо голой фонетики — простая мысль: в новейшем русском мире Карамзин не историю пишет, а принюхивается к говну и барыжит гуманитарной помощью. Система гниет, и он всплывает вверх, как один из пузырьков советской трясины, давно разложившейся на плесень и липовый мед.
Для описания этого болота невозможно придумать историю. Потому что каждая маленькая история — это часть Истории с большой буквы, а ее похоронили в прошлом веке. И Лозница прибегает в драматургии рукопожатий. Цельного большого сюжета и главных персонажей в «Донбассе» нет, только вереница действий и социальные маски: чиновник, доброволец, «украинский оккупант», человек в папахе, бабка, коммерс. Каждый из них — кирпичик в большой картине. «Донбасс» — это «Slacker» Ричарда Линклейтера в Новороссии, эпизод цепляется за эпизод, герои третьего плана вдруг выходят на первый, чтобы отыграть свою партию. В каждом из них маячит что-то безусловно знакомое. Последние три года мы видели их в соцсетях, репортажах VICE, инсценировках федеральных каналов и документальных кадрах. Гротеск, безумие и абсурд этих материалов Лозница воспроизводит довольно точно. Режиссер ничем особо не усугубляет и не травестирует данную нам в видеосвидетельствах реальность (смешного саундтрека, как в «Кроткой», здесь нет), только расставляет акценты и чуть продлевает кадр.
Вот некая гуманитарная организация везет по городам и весям Донбасса мощи Чурилы Плёнковича. Требует три мерседеса и уазик. Что за Чурило? Конечно, никакой не святой, а куртуазный богатырь из русских былин (иногда кажется, что Лозница все-таки учился на филолога), идеальный покровитель для каждого донбасского парниши в бронежилете. Вот бойцы отжимают у коммерсанта джип, а потом еще заставляют собрать оброк в 100 тысяч долларов. Побелев от ужаса, он выходит с мобильным телефоном в бывший школьный спортзал, а там — гул голосов. По залу ходит человек тридцать таких же предпринимателей. А вот петербургский артист Сергей Русскин с бородой, папахой и смазными сапогами (в «Кроткой» Лозницы он играл начальника тюрьмы) учит жизни немецкого репортера: «Вот мы вас от фашизма спасли, а у себя недоглядели!» Потешный ряженый. Бах, снаряд падает прямо перед камерой: на шаг ближе к решению фашистского вопроса. Или Наталья Бузько — в образе женщины из ЗАГСа (Лозница переснимает свадьбу, но не Моторолы, как я в начале подумал, а Куклы и БМВ): абсурд Донбасса встречается с абсурдом Киры Муратовой. Если не телепередачи «Маски-шоу». Кто у нас в гостях — полевые командиры или свадебные генералы?
Местами «Донбасс» чересчур тонок (непривычно писать так о режиссере, который чаще плакатно прямолинеен) и поэтому не работает во всю силу, и все же это честная попытка понять, чем пахнет говно (и кино), когда кончается маскарад, в который превратили гражданскую войну телевидение, социальные сети и зрители. А он, безусловно, кончается. Неслучайно фильм, начавшийся с обличения зрения как формы лжи — с постановочной бомбежки и интервью фальшивых мирных жителей, обрывается массовой казнью. Не только персонажей в кадре, но и камеры, которая это фиксирует. Она замирает, немного приподнявшись над русским миром на кране. Классический кинематографический финал обрывается: по земле ей уже ходить невмоготу, а до неба точно не долетит. Титры.
Степанов В. Канны-2018: «Донбасс» Сергея Лозницы // Блог Сеанса. 9 мая. 2018