Авторы фильма «Жили-были старик со старухой» начинают серьезный разговор о смысле жизни и о справедливости в отношениях между людьми. И хотя действие его развертывается в очень узкой, камерной сфере, мы не должны обманываться относительно серьезности поставленных вопросов: ведь нет правды «большой» и «маленькой» — правда едина.
В большинстве наших современных фильмов действуют герои молодые, ищущие, вопрошающие. В данном случае в центре внимания оказывается человек, заканчивающий жизнь, человек, подводящий итоги. Он уже не может только спрашивать. Хочет он того или нет, он должен отвечать. И он отвечает охотно и пространно, пока речь идет «в общем плане». Но стоит поставить вопрос поконкретнее, и старик Гусаков либо отмалчивается, либо начинает кипятиться.
Герой фильма не только спорит, но и действует, стремясь следовать старинной народной мудрости — «жить по справедливости». Однако реализовать ее не так-то просто. Взять хотя бы «непутевую Нинку». По видимости, она кругом виновата: бросила мужа и годовалую дочку ради сомнительной любви недостойного человека. А потом, опалив крылья, возвращается к слабовольному, безответно влюбленному в нее мужу, почти не сомневаясь, что его судьба — любить и терпеть. Но старик Гусаков осудил дочь, не разглядев за внешним легкомыслием ее поведения глубокой человеческой драмы. Вернее, угадал, почувствовал, но не дал чувствам ходу. А потому и справедливость его обернулась своей сухой и жесткой стороной.
Я не согласен с теми, кто видит в старике Гусакове «идеального героя» или, более того, резонера. Это человек со своим, достаточно сложным характером и судьбой. Он совершает ошибки и расплачивается за них в свой последний час, когда дочкин «чемоданчик серенький» давит ему на грудь. И, выгнав Нинку из дому, он стоит перед нею поникший, слушает ее горькие слова, и ответить ему нечего. То, что в фильме сделана попытка вывести характер сложный и противоречивый, — это очень хорошо. Но попытка эта не доведена до конца. А главное, авторское отношение к герою так и не выявлено. На протяжении всего фильма я гадал, как же относятся авторы к своему старику. Другие действующие лица неоднократно называют Гусакова «справедливым». Но такая характеристика не всегда согласуется с его поступками.
На скрещении темы справедливости и темы преодоления прошлых несправедливостей и должны были бы возникнуть главные конфликты фильма. И это не досужие пожелания критика. Такова логика самого авторского замысла. Но в развитии внутренней темы фильма я не вижу ясной последовательности, не чувствую единства авторской точки зрения. Отсюда, на мой взгляд, художественная неровность фильма, которую никак не объяснишь недостатком таланта или мастерства, — ведь ставил его Григорий Чухрай. Фильм словно «мерцает» — то вспыхивает, то гаснет, в зависимости от того, приближается ли он к своей главной теме или уходит от нее.
Мне вспоминается поразительный по своей жизненной точности и психологической глубине эпизод возвращения «блудной дочери». Модно одетая, с застывшим красивым лицом, надменная от беззащитности, идет Нинка по сугробам, вдоль заборов к крыльцу своего дома. И неожиданно видит мать. Куда девается весь лоск, вся осанка «столичной штучки»! Она роняет чемодан и, неловко споткнувшись о него, бросается к матери. Та тоже роняет охапку дров, и обе женщины плачут, припав друг к другу в щемяще-нелепой позе.
В фильме есть и другие впечатляющие эпизоды. А рядом проходные, иллюстративные, а то и сентиментальные кадры. Прекрасная операторская работа Сергея Полуянова не всегда находит опору в режиссерской концепции фильма.
Божович В. Жили-были старик со старухой // Искусство кино. 1965. № 8.