Фильме «Жили-были старик со старухой» есть эпизод в клубе и около клуба. Здание бревенчатое, не очень вместительное, в нем нет лавок, и в ожидании сеанса слушатели устного журнала стоят, прислонившись к стенам или к приземистым колоннам с коринфскими канителями. Эта гипсовая богатая лепнина на деревянных коротких столбах жизненно странна и жизненно точна. Ощущение странности и точности еще больше, когда мы выйдем наружу, увидим опять же «ордерный» фронтон над входом, увидим опять же колонны, окончательно укороченные здешними сугробами, пустой постамент на площади и тундровую поземку, покачивающую цепи ограды вокруг этого пустого постамента, к которому зябко жмется, похлопывая себя по бокам, продрогший искатель бога сектант Володя.
Здесь есть, повторим, житейская точность. Но здесь есть и то мгновенно извлекаемое обобщение, мгновенное претворение житейски точного — в символическое, которое составляет неотъемлемую черту режиссерского использования предмета у Григория Чухрая. Жизненная безусловность его подробностей для него самого ценна прежде всего именно этим: мгновенностью и остротой символического, обобщающего эффекта, который тут же высекается при ударе.
Житейская точность для Чухрая и житейская точность для сценаристов его нового фильма «Жили-были старик со старухой» Ю. Дунского и В. Фрида имеет совершенно несходную художественную цель. Кстати, сцены у пустого постамента в сценарии нет, ее здесь и не могло быть, это иная эстетика, а авторы строили свое повествование достаточно строго, в едином ключе. Жизнь стариков Гусаковых для них не нуждалась в символизации и обобщении, была интересна просто как жизнь стариков Гусаковых, во всем течении ее, во всех ее мелочах. Талант Чухрая по природе своей соединяет рационалистичность с патетической нотой, его лиризм — лиризм философствований; лиризм сценария — это лиризм бытописи.
Чем дальше, тем яснее было, что им трудно будет ужиться.
Сценаристы могут многое вменить в вину постановщику: он не воспользовался тем, что они ему предлагали. В сценарии, например, была долгая поездка стариков на север, с пересадками, с невнятным урчанием радио на вокзалах и с компотом из сухофруктов в станционных буфетах, с бесплацкартным дружелюбием общего вагона, с пестротой и быстротой путевых впечатлений, которые и пугали и пленяли в кои-то веки сдвинувшегося с места сельского ветфельдшера. «Вообще-то ничего особенного с ними в пути не случилось, отчет о дороге можно было бы вовсе опустить, если бы нам не хотелось рассказывать о стариках как можно подробнее», — предваряли эти страницы Ю. Дунекий и В. Фрид. И Г. Чухрай в фильме эти страницы действительно опустил, потому что он-то простодушного желания «рассказывать о стариках как можно подробнее» вовсе не испытывает. Опустит он и многое, многое другое — от самоварчика, спасенного Старухой из горящего дома и в сердцах брошенного Стариком обратно в пламя, и до прохода стариков по пустующему плоскому участку, отведенному в поселке Угольном под кладбище и пока используемого взамен стадиона...
Режиссер, кажется, расчищал пространство, где должна прорасти его собственная тема, но на расчищенном таким образом месте оказывались просто плешины. И вопросы, которые собирался задать режиссер, не получили тут ответа.
Вероятно, у режиссера найдутся свой претензии к авторам сценария, который не дал ему сказать то, что казалось существенным.
Притом, однако ж, никто не виноват. Так бывает: сходятся прекрасные по-своему люди, но они — не пара. К сожалению, в этом убеждаются обычно поздно, когда в семье уже есть дети, а в союзе сценариста и режиссера уже рожден фильм.
Соловьева И. Жили-были старик со старухой // Искусство кино. 1965. № 8.