В 1966 году в сценарном портфеле Экспериментальной студии появился сценарий Е. Севелы и Г. Чухрая «Люди!», построенный на довольно необычной коллизии: после отчаянной схватки в воздухе финский ас Салонен и таранивший его советский летчик Алексей Климов — оказываются на земле. Два недавних врага, они снова сталкиваются лицом к лицу в пустынной тундре, но обстоятельства таковы, что оба понимают: спастись, выжить они теперь могут только вместе, помогая друг другу...
Даже и сегодня, когда на проблему общечеловеческих ценностей начинают смотреть иначе, замысел Е. Севелы и Г. Чухрая не показался бы заурядным. Тогда же, в далеком 66-м, ему, можно сказать, вообще не было цены. А как оценили?
На «Мосфильме» — благо Чухрай собирался ставить фильм в родной своей Экспериментальной студии — сценарий поддержали. В Комитет было отправлено редакторское заключение более чем благосклонное. Зная нравы и вкусы комитетских ценителей героического, авторы заключения даже заранее подстелили соломки, попытались прикрыть наиболее «опасные» места:
«Тема сценария Е. Севелы и Г. Чухрая „Люди!“ — важна и современна. В сценарии четко и эмоционально выражена мысль, что люди могут и должны, не поступаясь своими принципами и идеологией, искать пути к сотрудничеству и взаимопониманию, что лучший способ решения вопроса — это мир, а не война.
Несмотря на ясно выраженную антивоенную направленность, сценарий далек от пацифизма. И советский летчик, и финн не пытаются уйти от войны, они неуклонно верны присяге и воинскому долгу. И их стремление выйти к людям диктуется не просто желанием выжить, а необходимостью сохранить себя для продолжения борьбы. Каждый из них будет воевать до конца. Сценарий написан в несколько условной манере, что позволяет уйти от конкретизации места действия и не предполагает очень подробную психологическую разработку характеров героев (...).
Художественный совет ЭТК считает, что фильм, поставленный по этому сценарию (режиссер Г. Чухрай), будет интересным и нужным людям».
Руководство Главной сценарно-редакционной коллегии во главе с Е. Сурковым отнеслось к сценарию иначе. По обычаю «спорную» вещь отдали на закрытые отзывы штатным и внештатным членам коллегии. Выяснилось, что мнения рецензентов разошлись. Среди членов ГСРК обнаружились сторонники сценария. «Тема войны и мира в этом сценарии решается несколько необычно, это подтверждает право сценария на претворение. Ведь он утверждает человечность и гуманизм» (Э. Ошеверова). «Замысел авторов сценария привлекает своим лаконизмом и вместе с тем идейной значительностью. Сценарий обладает ясной мудростью притчи» (И. Раздорский). «Сценарий „Люди!“ на общечеловеческую вечную тему. Это психологический тонкий рассказ о гуманном начале человека, о несовместимости понятий „человек“, „жизнь“, „война“... Это чухраевская тема. Можно надеяться, что фильм будет удачным» (В. Святковская).
Но были и другие оценки. М. Блейман отозвался о сценарии достаточно кисло, пустив в ход свой коронный аргумент, которым он впоследствии успешно торпедировал едва ли не все работы, переступавшие каноны традиционного психологически-бытового повествования: «в сценарии нет характеров». «Мы не узнаем ни финна, ни русского. Они враждуют, что естественно, они потом помогают друг другу, что тоже естественно. Но мне не хватает в их поведении каких-то примет, — и психологических, и социальных. Слишком уж они равны, слишком похожи. И слишком из- за этого обнажена антивоенная сущность сценария. Она абстрактно антивоенная, почти пацифистская. Я этого не боюсь — разница между антивоенной вещью и пацифистской обычно бывает зыбкой. И налета, привкуса пацифизма в сценарии не было бы, если в нем были бы показаны какие-то, пусть и почти незаметные, характерологические, социально обусловленные различия.
Конечно, сценарий этот можно ставить и, конечно, будет довольно пристойная картина. Может быть, даже неплохая. Может быть, даже хорошая, если уж хорошо сыграют актеры. А им будем нелегко играть ситуации вне характеров.
Мне только жалко, что это хочет ставить Г. Чухрай. Он заслуживает, как режиссер, лучшей литературы. Но ничего не поделаешь — он выбрал это сам».
В подлиннике этого отзыва абзац об опасности «крена в пацифизм» жестко отчеркнут начальственным карандашом. Слабое местечко у авторов сценария было обнаружено! За него и взялись. «Мне кажется, опасность создания фильма пацифистского есть. Она заложена в самом сюжете сценария, и от того никуда не денешься (...). Что хочет сказать автор? Повторить еще раз о судьбе человека, сходной в чем-то с судьбой Маресьева? Или о том, что перед лицом общей опасности — перед смертью — все равны? Или это о том, как два хороших и мужественных человека силой обстоятельств стали врагами? Или о том, что война — противоестественное для человеческого общества состояние: кроме зла и горя, война ничего не приносит людям и даже мужественных и добрых делает врагами? Или это обо всем сразу? Мысль сценария разбросана, неясна и смутна. В этом, мне кажется, главный просчет». (Л. Боровикова).
Самый резкий отзыв написал Р. Юренев: «В характерах, в поведении, в обстоятельствах нет ничего такого захватывающего, оригинального, что могло бы подержать интерес зрителя в течение полутора часов (...). Ситуация, в которой враги, испытывающие общие невзгоды в борьбе со стихией, вынуждены помогать друг другу — многократно использовались („Скованные цепью“ Ст. Кремера, например). И должен сознаться, что при чтении сценария я все время что -нибудь вспоминал: то рассказ Д. Лондона „Сила жизни“, то „Повесть о настоящем человеке“, то „Неотправленное письмо“, то американские фильмы о войне в пустыне. „Экспериментальностъ“ фильма, каждый эпизод которого что-то напоминает — для меня весьма сомнительна.
Наконец тот факт, что летчики говорят на разных языках, — лишает их возможности вести психологическую дуэль, делает их общение примитивным. Зрителям, полагаю, будет весьма нудно слушать половину реплик на незнакомом языке.
Словом — сценарий произвел на меня отрицательное впечатление. Г. Н. Чухраю, после очевидной для меня режиссерской неудачи, когда он сделал средний фильм по очень хорошему сценарию В. Фрида и Ю. Дунского, следовало бы не заниматься экономическими экспериментами (художественная „экспериментальностъ“ „Людей“ — равна нулю), а искать глубокий и значительный сценарий, который бы позволили ему развернуть свой неожиданный талант и восстановить пошатнувшуюся творческую репутацию».
Собранного «компромата» было более чем достаточно, чтобы быстро и четко похоронить «крамольный» сценарий, но многоопытный Е. Сурков решил заручиться еще и отзывом И. С. Черноуцана — заместителя заведующего отделом культуры ЦК КПСС. Надо сказать, что Игорь Сергеевич не раз помогал кинематографистам в самых трудных для них ситуациях, показал себя человеком широким, образованным, принципиальным. Но в случае со сценарием «Люди!» — не могу это объяснить — он все же почему-то спасовал. Позиция его оказалась явно двойственной. «В этом талантливом произведении многие сцены написаны с большой художественной и психологической проникновенностью, за ними видятся кадры огромного эмоционального воздействия на зрителя. Такова открывающая сценарий картина воздушного боя, последующие блуждания Алеши, поиски пропавшего летчика.
При всей нарочитой условности ситуации (при «таране» уцелели оба летчика) сцены эти убеждают художественно, а, значит, они художественно и психологически достоверны.
Глубоко значительна, символична последняя картина, когда два находящиеся на краю истощения и безумия человека бегут по летному полю, пытаясь остановить, спасти ребенка.
Мне понятен и глубоко симпатичен замысел фильма. Ныне, когда осатаневшие догматики пытаются всякое упоминание о бедах и несчастиях войны третировать как выражение буржуазного гуманизма (с этих позиций был недавно подвергнут разносу рассказ и фильм «Судьба человека»), призыв к людям помнить уроки прошлого, решать конфликты человеческими, а не варварскими путями — актуален и современен.
Но эта гуманистическая направленность фильма должна быть очень точной, ибо, выступая против догматического третирования гуманизма, мы отстаиваем гуманизм классовый, «гуманизм с мечом в руке» (Г. Манн).
И с этой точки зрения сценарий вызывает большие сомнения и возражения. Они связаны прежде всего с образом Алеши Климоваи противопоставлением его Солонену. Получается все же так, что, несмотря на оговорки (уверения Алеши в конце фильма, что он еще повоюет и отомстит), именно советский летчик Климов преодолевает больше препятствий к той человечности, к которой ближе финский ас. Классовая ненависть и чувство воинского долга оборачиваются у Алеши душевной черствостью, узостью, ничем не оправданной жестокостью.
И когда, например, он затаптывает окурок, чтобы им не мог воспользоваться только что спасший его финн, симпатии зрителя явно не на стороне советского, а финского летчика, у которого оказывается больше доброты, душевной щедрости и отзывчивости. Алеша обретает эти качества, только освобождаясь от классовой ненависти, которая воспринимается читателем как проявление догматической узости, чуждой человечности.
Так появляется в сценарии фальшивый мотив, который не снимается, а усугубляется последующими эпизодами. Очень неубедительна, по-моему (и очень не нова), кульминационная сцена, когда выпавшая у финна карточка наивной и простенькой девочки производит переворот в душах ожесточившихся до истерики врагов. И здесь некие нетленные общечеловеческие ценности противопоставляются классовым, якобы узким и догматическим представлениям. Борьбу с догматической узостью и душевной черствостью надо вести, не делая уступок ревизионистской всеядности. С этой точки зрения авторам сценария следовало бы вернуться к своему весьма талантливому, но не во всем точному в идейной устремленности произведению«.
По заведенному в Малом Гнездниковском порядку, обычно после стадии закрытого рецензирования должно было быть проведено обсуждение сценария в Главной сценарной редакционной коллегии с участием авторов и представителей студии. На сей раз регламент был нарушен — обсуждение не состоялось. В одной из официальных комитетских справок по этому поводу говорится: «15.УП.1966 г. у т. Суркова Е. Д. состоялась беседа с т. Чухраем Г. Н., в результате которой т. Чухрай Г. Н. принял решение отказаться от постановки данного сценария без обсуждения его на заседании редакционной коллегии».
Что же это была за «беседа»? И какой силы были «аргументы»? Неведомо. Но, зная характер большинства отзывов членов ГСРК на сценарий «Люди!» и то, как виртуозно мог их преподнести Е. Сурков, догадаться можно.
Дальше все опять пошло по регламенту. На студию полетела официальная «похоронка»:
«Главное управление художественной кинематографии ставит Вас в известность, что по тематическим соображениям сценарий „Люди!“ (авторы Е. Севела и Г. Чухрай) в план Экспериментальной студив включен быть не может.
Главный редактор сценарно-редакционной коллегии Е. Сурков»
Как правило, эта расхожая зловеще-мистическая формулировка — «отклонить по тематическим соображениям» — в официальных письмах-отзывах, отправляемых на студию, не расшифровывалась. Но во внутренних документах самого Комитета нередко то проскальзывали намеком, а то и прямо назывались мотивы отказа. По поводу сценария Е. Севелы и Г. Чухрая это звучало так: «Главным идейным недостатком сценария является то обстоятельство, что авторы занимают не столько антивоенную, сколько пацифистскую позицию. Неверность в постановке вопроса „войны и мира“, в обрисовке социальной и классовой сущности позиции противников — русского и финского летчиков — является главной причиной отклонения сценария „Люди!“. Естественно, что идейные причины, побуждавшие Главное управление отказать ЭТК во включении этого сценария в тематический план, распространяются и на другие студии Советского Союза».
В мае 1968 года режиссер, придя в себя, вновь заявил о своем желании ставить отвергнутый сценарий. Студия обратилась в Комитет с просьбой пересмотреть приговор («Настойчивое желание и убежденность тов. Чухрая дают все основания полагать, что работа над этим сценарием может и должна быть продолжена»). Но на сей раз последовал еще более грубый и жесткий отказ, и на этом трехлетняя эпопея потопления «идейно-ошибочного» сценария была победно завершена.
Из книги: Фомин В. И. Кино и власть. Советское кино: 1965-1985 годы: Документы, свидетельства, размышления. — М.: Материк, 1996. С. 302-307