У нас принято писать о фильмах. О сценарии говорят обычно в связи с готовой картиной. Мне приятно нарушить эту обидную для кинодраматургов традицию…
Сценарий Ю. Дунского и В. Фрида «Жили-были старик со старухой» начинается с пожара.
Стихийное бедствие часто используется в кинолитературе как некая кульминационная точка, как средство драматизации. Однако в этом сценарии пожар скорее ложный ход, знак того событийного ряда, от которого авторы принципиально отказываются. Они как бы говорят: «Да, конечно, на экране эффектно выглядят пожар, землетрясение и прочие стихийные бедствия. Но нам это не очень интересно. Лучше мы вам покажем наших героев в сфере их повседневного бытия».
Это трудный путь в искусстве. Он исключает возможность спрятаться под крыло внешней занимательности. Тут нужен точнейший отбор житейских фактов, бытовых и психологических подробностей. И прежде всего нужны гражданская позиция, масштабность мышления художника.
Сценарий «Жили-были старик со старухой» рассказывает о нескольких месяцах жизни скромного ветеринарного фельдшера Григория Ивановича Гусакова и его жены Нины Максимовны.
Лишившись дома во время пожара, погорельцы уезжают к дочери, живущей на Крайнем Севере. Однако в поселке Угольном они встречают лишь зятя и крошечную внучку. Дочь, бросив мужа, уехала с каким-то инспектором котлонадзора. По этой причине зять, в сущности, скромный и хороший человек, пристрастился к водке. Старики принимают близкое участие в судьбе «отца-одиночки».
День за днем проходит перед нами, казалось бы, ничем не примечательная жизнь Гусаковых. Но, встречаясь с людьми, старики согревают их теплом своих сердец, не думая о том, что именно эта щедрая, целиком отданная людям жизнь и есть самый замечательный подвиг. Эта мысль возникает в процессе чтения сценария естественно и органично потому, что в нем присутствует самое главное — судьба человека, неповторимый человеческий характер.
Вот смотрит старик на огонь, пожирающий его жилище. И смотрит не как все погорельцы, а «неподвижно, с неодобрительной усмешкой». А когда отчаявшаяся старуха, спасшая от огня самовар, протягивает его старику, тот неожиданно швыряет самовар обратно… Потом мы узнаем, что старик очень любил пить чай именно из самовара. Подчеркнуто пренебрежительное отношение к «недвижимости» понадобилось ему выказать именно в присутствии жены и для жены, чтобы легче ей было перенести горечь несчастья.
Затем, путешествуя в бесплацкартном вагоне в обществе веселых парней — археологов, старик дает отповедь брюзжащему мещанину, который всю дорогу ест колбасу и нашептывает старику гадости об их молодых попутчиках. Вот конец диалога:
- Да у них денег — ноль целых. Считали, считали, трясли копейками, а даже на суп не набрали… Полная потеря ответственности! И вот я хочу поделиться с вами мыслью…
- Интересные бывают люди! — перебил старик, вдруг рассердившись. — Горем своим поделиться или мыслями — это вы всегда готовы. А колбасой поделиться жалко! Неужели твои мысли дешевле чайной колбасы?
Деятельная любовь Григория Ивановича к людям, обаяние его нравственного облика с особенной яркостью раскрываются в эпизоде возвращения домой непутевой дочери Нинки. Все свои душевные силы старик употребил на то, чтобы удержать бывшего зятя от моральной деградации, вернуть ему чувство собственного достоинства. Неожиданное появление дочери могло бы затоптать добытые с таким трудом добрые всходы. И старик после колебаний принял труднейшее для отцовского сердца, но, пожалуй, единственно правильное решение. Он просит дочь уехать из Угольного...
Уже в этих вскользь упомянутых эпизодах вырисовывается не только своеобразный характер. В ветеринарном фельдшере из села Петраково мы распознаем незаурядную личность.
Вот пришел старик в молодежный клуб на устный журнал. «Расскажите, пожалуйста, нашим слушателям, как вы понимаете счастье», — говорит ведущий.
И Григорий Иванович говорит молодежи о том, как он понимает счастье, о том, в чем он видит настоящее счастье настоящего человека. Нет, это не сытое, спокойное благополучие, это не просто удовлетворение личных стремлений. Оно, счастье, в заботе о благе других, в борьбе за торжество на земле благородных идеалов, в постоянной заботе о счастье своего народа, о том, чтобы жизнь была еще лучше, еще прекраснее. Отдать свою жизнь служению людям — в этом счастье.
Старик с гордостью рассказывает притихшим молодым людям о овеем сыне Иване, который погиб в Испании, куда поехал добровольно:
— И многие в истории также поступали, как мой Иван… Потому что боль за других, желание счастья для всех — это и есть самый ценный дар человека.
Этим «самым ценным даром» всегда были наделены герои лучших произведений отечественного кинематографа и литературы. Человек деятельный, обретающий личное счастье в активном служении людям, в своей причастности к общему делу, творимому народом, — таков и старик — герой сценария Дунского и Фрида.
В связи с композицией сценария мне хочется высказать некоторые сомнения. В нем существуют два драматических удара, две кульминации. Приезд дочери — эпизод очень насыщенный: старик принимает решение забрать у родной дочери хорошего мужа и отдать его чужой женщине — вот какова степень драматургической концентрации! Зачем же понадобилось авторам на небольшой финальной площади сценария нагнетать еще такие острые ситуации, как тяжелая болезнь старика, смерть, поминки. Нет ли тут драматического «перебора»? Есть в этой интересной работе и известное стремление к драматургической «закругленности». Приведу несколько примеров.
Комсомольцы, которые в клубе не успели спеть для старика его любимую песню «И снег и ветер», все же поют ее в конце. Тяжело больной, он наказывает зятю не напиться у него на поминках. И вот на поминках пьют все, кроме зятя... Сектант Володя, фанатически верящий в бога, приходит в финале к отрицанию религии. Не преждевременно ли это? И не лучше ли было бы подсмотреть в этом любопытном парне только-только начинающуюся работу мысли, а результат вынести как нечто подразумевающееся за пределы сценария?
Эти элементы «академической» драматургии находятся в явном, противоречии с общей стилистикой произведения, подкупающей своей верностью жизненной правде.
Сценарий «Жили-были старик со старухой» трактует большую и важную тему — тему морально-этическую. Он дает благодарный материал режиссеру-постановщику для создания произведения значительного, поднимающего серьезные проблемы воспитания высоких моральных качеств. По своему «почерку», по своей стилистке сценарий близок творческой манере Григория Чухрая. Это позволяет с еще большим основанием надеяться, что отдельные недостатки сценария будут устранены и наши зрители увидят фильм, отмеченный чертами подлинной гражданственности, поэтичности, исполненным свежести и глубины мыслей, чувств, фильм, служащий утверждению высоких принципов коммунистической морали.
Ольшанский И. Самый ценный дар человека // Советское кино. 1963. 16 ноября.