Как нередко бывает с картинами, использующими в названии строчки известных песен, для понимания «В Кейптаунском порту» нужен тонкий музыкальный слух и поэтическое мировосприятие, позволяющее разглядеть сложный узор из нескольких ключевых тем и оценить хитроумие, с которым они переплетаются. Сторонникам обыденной логики и предсказуемой сюжетной основательности, возможно, будет неуютно смотреть это произведение, от которого не стоит ожидать привычного прямолинейного повествования с завязкой, кульминацией и развязкой, расположенными именно в этой тривиальной последовательности.
Можно считать, что «В Кейптаунском порту» начинается прямо с кульминации, в которой звучат и заглавная блатная песня о том, как погибли 14 французских моряков, и передернутый затвор. Понимание, что это была кульминация, наступит значительно позже. Впрочем, одна из основных идей фильма как раз и заключается в том, насколько условны и относительны эти понятия — «раньше», «позже». Как замечает один из персонажей, даты и историю придумали люди, чтобы форматировать реальность. К сожалению, особенно увлекаются аккуратным форматированием реальности именно кинематографисты, раскладывающие ее по надежным полочкам, вместо того, чтобы попытаться отразить трудноуловимый процесс: как реальность организует себя сама, с такой изобретательностью по части совпадений и связей всего со всем, какая ни одному режиссеру и во сне не приснится. Велединский как раз эту рискованную задачу и поставил перед собой, не побоявшись запутаться в клубке сюжетных линий, и, в общем-то, справился.
Основных линий в «Кейптаунском порту» не так и много, три — по числу главных персонажей, чьи судьбы сталкиваются в прологе-кульминации, чтобы потом разойтись, как круги по воде. Один, ветеран-морячок в бескозырке с надписью «Сообразительный» (Сергей Сосновский), приходит к выдающемуся севастопольскому наркологу (Виталий Хаев) кодироваться от алкоголизма на пять лет — «чтоб с перехлестом в XXI век, мать его». Второй, знаменитый драматург (Владимир Стеклов), томится в своей петербургской квартире, не без отвращения разглядывая книжные полки с собственными многотомниками, отрывая корешки у многочисленных экземпляров своего документального романа «Парад криминальных элементов» и еще не зная, что криминальные элементы уже подбираются к нему вплотную. Третий (Александр Робак), уже покойный, в кабинете кейптаунского адвоката выступает с посмертным видеообращением к своим многочисленным черным и белым наследникам, испытывающим взаимную расовую неприязнь.
От этих самых толстых сюжетных линий отпочковываются более тонкие, образующие ажурную сетку, в которой воспоминание может незаметно, без швов перетечь в театральную постановку, сон — в явь, а персонажи из «прошлого» непринужденно комментируют «настоящее», пользуясь тем, что в данной концепции времени и прошлое, и настоящее, и будущее происходят одновременно (в эпиграфе своей очередной пьесы герой Владимира Стеклова надиктовывает: «Все наши знания, прошлые, настоящие и будущие — ничто по сравнению с тем, о чем мы никогда не узнаем»). И если поначалу может показаться, что действие фильма разворачивается в нескольких разных десятилетиях (начавшись в 1945 году на Сахалине, легко перебрасывается в Севастополь 1996-го), то присмотревшись, обнаруживаешь, что на самом деле всё происходит в один день — 22 июня — день начала Великой Отечественной и летнего солнцестояния. Сакральный смысл этой даты объясняет предваряющий картину титр: «Издревле дни солнцестояний сопровождались ритуалами, инициациями, жертвоприношениями. Считалось, что силы Света изгоняют нечистую силу. Кто победит, добро или зло — решалось в эти дни».
С этой точки зрения жанр «В Кейптаунском порту» можно определить как «экзистенциальный детектив», где главный вопрос не «кто убийца?», а «кто победит — добро или зло?» Вопрос, понятное дело, риторический, поскольку никакой окончательной победы или поражения в этой битве быть не может. Точно так же неясен окончательный исход стычки между французскими и английскими моряками, о котором рассказывает жестокий шансон «В Кейптаунском порту».
В фильме Велединского стену злополучной таверны «Кэт» украшает черно-белая винтажная фотография, якобы документально запечатлевшая кровавый инцидент, о котором рассказывает барменша (Анфиса Черных): «Это реальные снимки, им почти полвека, а снимал мой покойный дедушка. В тот день здесь была настоящая бойня. Дедушка насчитал 14 трупов». Однако уже в следующем кадре живописно раскинувшиеся по таверне трупы морячков оживают и получают гонорар за съемку — в фильме несколько таких эпизодов, в которых самая что ни на есть настоящая смерть оказывается мнимой, вымышленной, померещившейся.
Если нет времени, то и смерти нет, логично рассуждают персонажи фильма: «Мы уже когда-то были мертвы, то есть нас не было до рождения. Хотя это не точно. — А кто знает точно? — А кто точно знает, тот не ответит». Во всяком случае, торопиться с поиском точного ответа не имеет смысла. «Slow down — It’s Cape Town», — гласит треугольный предупреждающий знак, встречающий гостей Кейптауна и как бы предлагающий зрителям тоже замедлиться, перестать судорожно вычислять, кто кому кем приходится и что после чего идет в этой кругосветной многоходовочке, и без суеты погрузиться в волны неформатируемой жизни.

Маслова Л. «В Кейптаунском порту»: Многоходовочка, как в море лодочка // Блог Сеанса. 15 августа. 2018