Если нас что и погубит — так это наша серьезность.
А сказочник Андерсен все перепутал.
Когда озорник малолетка легкомысленно заявил во всеуслышание об абсолютном неглиже короля, люди вовсе не подхватили вслух его гениальную догадку, а, напротив, еще громче принялись нахваливать шикарный костюмчик, любовно провожая взглядами малосимпатичные пожилые ягодицы августейшего щеголя.
А мальчик... «А был ли мальчик-то?» — мимоходом недоумевали мы потом.
Другое дело, когда сам король вскарабкался на трибуну и, притоптывая босой ногой, объявил во все горло: «Я, дорогие товарищи народ, не вполне все-таки одет!». Тут такое началось! Яростное срывание друг с друга всех и всяческих одежд, призывы к ударному повышению темпов промышленного стриптиза, срочная реорганизация департамента одеяний в министерство наготы, а на улице запрещено было появляться более чем в плавках, включая и зимние месяцы. Как раз в ту пору и отморозил я свой здравый смысл и сейчас вместо того, чтобы степенно толковать о кино, морочу вам голову самопальными апокрифами.
Будем считать, что подхожу к теме исподволь, пытаясь с ходу сместить в вас центр тяжести мировосприятия от солидного седалищного нерва к улыбающимся кончикам губ.
Жизнь нешутейно сложна и тяжела, начиная от не-колбасы в магазинах и кончая несовершенством человеческой природы.
Относясь ко всему этому предельно серьезно, мы рискуем погибнуть задолго до собственной смерти.
Однако, если эксгумировать и самого угрюмого зануду, выяснится, что череп его весело лыбится.
То есть так уж устроен человек, что суть его оптимистична. На это и нужно опираться.
«Легко на сердце от песни веселой», вовсю веселятся «Веселые ребята», ослепительно улыбается веселая Любовь Орлова, весело чудит потешный Ильинский – а спустя полсотни лет человек недоумевает и возмущается: такое было замечательное кино, вы же нам рассказываете про всякие лагеря и расстрелы.
Хохот в зале заглушал выстрелы в овраге.
Но кино все-таки не виновато. Наоборот – спасибо, что давало возможность посмеяться и в самые несмешные времена. Не случайно те же «Веселые ребята» встречены были поначалу официозным мрачным недоверием.
А смешные времена — они вообще-то бывают?
Бывают. Еще
1989 год. например.
Разве не забавно невозмутимое лукавство законодателей, щедро заменивших «антисоветскую пропаганду и агитацию» на «оскорбление или дискредитацию государственных органов и общественных организаций»?
Разве не комично то, что публику до сих пор пугают «жареными фактами», которые она, стало быта, должна потреблять сырыми — вплоть до несварения желудка?
Если все это принимать всерьез — недалеко же мы уйдем.
Полная серьезность грозит кризисом сознания. <…>
Мы серьезны, словно холодильники, набитые сырыми сосисками. Выросшие среди беспрестанных поучениq, резолюций и призывов, которые сваливаются на нас откуда-то сверху на предмет проведения «в жизнь», мы и сами то и дело сбиваемся на одиозное менторство учителей жизни. А уж в сфере творчества эта тенденция и вовсе приобретает привкус доморощенного мессианства.
Многозначительное это менторство порождает страннейшие феномены типа «Новых приключений янки при дворе короля Артура», в которых от романа Марка Твена остались рожки да ножки. Непролазный серьез, столь презираемый великим американцем, разлит в картине, как тягучая липкая патока. Статуарные позы, натужная высокопарность, с которой изрекаются сущие трюизмы: «Дорога к мечте не идет прямо», «Жизнь быстротечна, позор и слава вечны»... И — нескончаемые процессии, тянущиеся длинными вереницами по пустынному пейзажу. И когда Хэнк Моран хватается за пулемет – кажется, что герою просто обрыдло это сонное царство резонерства и он решил внести в него некое оживление хотя бы вот таким экстравагантным способом. Но – валятся рыцари под пулями, не вызывая даже элементарного сочувствия, - словно ряды крашеных кеглей.
Вариант попроще, подемократичней – «Трагедия в стиле рок» Саввы Кулиша, фильм, в котором по остроумному определению критика Виктора Матизена, нет ни трагедии, ни стиля, ни рока. А есть нескрываемое желание сделать кассово-назидательное кино, завлекательное как грех, серьезное, как журнал «Здоровье», доходчивое, как плакат, и прибыльное, как лотерея. Воровать нехорошо, наркотики бяка, бабушку нужно любить — вот таков почти полный реестр откровений. «Трагедии...», направленных на молодое поколение и выраженных с мрачной, тяжеловесной настойчивостью. И чем более хотят нам сделать пострашней — тем более обнажается вымышленная декоративность происходящего на экране, а роковые тона оборачиваются едва ли не самопародией. «Уши» вылезают то и дело — то в примитивно-ходульном разговоре бывших «шестидесятников», то в каллиграфической аккуратности надписей на стенах, сделанных как бы в разгар наркотической оргии.
Хорошо хоть, что есть рядом в репертуаре картина Рашида Нугманова «Игла», подающая столь редкий ныне (да и, впрочем, всегда) пример творческой свободы, раскованного легкомыслия — я разумею тут то состояние авторской мысли, когда она находится в состоянии вольного полета, поднимаясь над эмпирикой. «Ребятки, да это ж всего-навсего кино» — иронически улыбается лента, и пронзенный ножом герой Виктора Цоя спокойно встает с окровавленного снега, не забыв прикурить, и смешливо ерничает дурашливый закадровый голос, и лихую драчку вам в финале повторят «по вашим заявкам».
Мир, говорят, уцелел потому, что смеялся. И если нам пока не до смеха, давайте начнем хотя бы с тихой улыбки — легкой, веселой, ироничной. И мы, и мир достойны ее.
Носите улыбку всегда с собою — как на плече теплую кошку.
И помните, что очаровательный Хаттам из ленты «Мерзавец» превратился в мерзавца именно тогда, когда напрочь посерьезнел.
Ерохин А. Мир уцелел потому что смеялся. // Литературная газета. 1989. 24 мая.