Вместе с оператором Алишером Хамидходжаевым Любовь Аркус начала снимать Антона и параллельно пытаться наладить его жизнь. В фильме показаны хождения по мукам медицинских и социальных институций и достаточно подробно отработана тема дегуманизации общества. Вероятно, подобный сюжет можно было снять в любой другой стране, ибо всюду социальные институты несовершенны, но особость лиц и фактур наших чиновников, а также специфика нашего быта добавляют этой теме неповторимый российский колорит.
Однако, в сущности, фильм не об этом. Он — об особых отношениях, которые сложились у автора с Антоном и его семьей, изменив всех участников этого процесса. А главным фигурантом этой подлинной истории стала камера. Именно она, зафиксировав неповторимые мгновения самораскрытия, заставила отца Антона увидеть в сыне человека и полюбить его таким, каков он есть. Именно камера оставила свидетельства душевной красоты матери Антона — Ринаты, сгоревшей за время съемок в огне смертельной болезни, но перед концом иначе взглянувшей на сына и оставившей его в этом мире уже не тем изгоем, каким он был.
Камера изменила и саму Любовь Аркус. Она всегда поражала сочетанием двух качеств — невероятной женской эмоциональностью и аналитическим мужским умом. Она считалась — и сама себя считала — гением коммуникабельности и, если надо, могла найти общий язык с противоположными по типу людьми. Она и находила его, общий язык, чтобы делать журнал и осуществлять другие проекты. Однако в процессе работы над «Антоном...» выяснилось, что автор фильма смотрит на своего героя не как на объект, интересный для аналитического фильма. Она смотрится в него как в зеркало — и это зеркало отражает невидимую сторону ее души. Ее детские травмы и взрослые фрустрации, мистику ее отношений с покойным отцом и многое другое, о чем умная Люба даже, кажется, не подозревала. Огрубляя, можно сказать, что она открыла в себе свой аутизм, свою пустыню одиночества.
Но это вовсе не пессимистический вывод. Из документально-социального проекта получилось авторское кино в самом авангардном смысле этого слова. Кино, которое не важнее жизни (как говаривали авторы «новой волны») и не вместо жизни (как ее проживают сегодня эстеты-синефилы), но которое и есть сама жизнь. Именно этим картина покорила множество зрительских сердец, включая весьма искушенные — из категории фестивальных завсегдатаев или, к примеру, французской актрисы Сандрин Боннер, тоже снявшей документальный фильм о своей аутичной сестре. Выяснилось, что проблема, затронутая в «Антоне...», совсем не так специфична, как казалась, и что затрагивает она куда большее число людей, чем можно было предположить.
После премьеры в Венеции «Антон...» получил множество приглашений, от Вены до Абу-Даби, и не один приз. Это, возможно, несколько обидно для «настоящих документалистов», всю жизнь занимающихся этим нелегким делом и выработавших свои профессиональные критерии, отличающие хороший фильм от плохого, искусно сделанный от дилетантского. Данный случай ломает многие из этих критериев и вызывает сомнения в их абсолютности.
Дело еще и в том, что границы между игровым и неигровым кино оказались в наши дни как никогда размыты. Эстетика doc пронизала все поры огромного тела кинематографа, создавая синхронный эффект online или прямого эфира, когда художественный сюжет, идеологический или моральный концепт формируются методом непосредственного включения. Конечно, большой двухчасовой фильм потребовал кропотливой монтажной работы, однако его основа не просто документальная — она сохранила тот живой нерв драматической реальности, который любые режиссерские ухищрения и профессиональные красивости просто-напросто убили бы.
Плахов А. Как в зеркале. // Искусство кино. 2012. №10.