Странные люди
Общее место: непросто различить Шукшина-писателя и Шукшина-режиссера, Шукшина-человека и Шукшина-артиста. Мир — един и человек — един, и Василий Макарович, как никто, может быть, утвердил правомочность этого суждения.
Человек прежде всего един с именем, при рождении данным. Имя прирастает отчеством и фамилией, обретает трехчастное единство. Вот я — аз есьм, отчество — корневище и фамилия — то, что передам в будущее. Васька, деревенский пацан из «тридевятьземельсибири», безотцовщина, стяжал эту троицу, священное право называться полным человеческим именем: Василием Макаровичем Шукшиным. И в этом замечании нет ни подобострастной пошлости, ни лживой фигуры речи, потому что известно, слишком хорошо известно, чего стоило имяреку выстрадать эту полноту имени, то есть полноту себя самого.
Меж тем большинство героев Шукшина ходят под именами усеченными или того гаже — под прозвищами. Хваткий ли на словцо односельчанин окрестил мимоходом, супруга ли в сердцах нарекла «чудиком», так оно и пошло. А он не чудик, а Василий Егорович Князев, и «было ему тридцать девять лет от роду. Он работал киномехаником в селе. Обожал сыщиков и собак. В детстве мечтал стать шпионом». Трудно не заметить созвучия ФИО «чудика» с ФИО авторским. Имена и фамилии шукшинских героев, конечно, неслучайны. Многие из них повторяются. В частности, фамилию Князев носит также автор научных трудов в новелле «Штрихи к портрету».
Другим героям повезло значительно меньше. В рассказе «Дебил» жена называет мужа «дебилом» не в сердцах, а буднично — прижилось. Почему, спрашивается, «дебилом»? Непонятно. Однако ж вот так. Но у «дебила» есть имя — благородное, можно сказать, артистическое: Анатолий Яковлев. Немудрено, что человеку с таким именем и фамилией восхотелось купить красивую шляпу, зная наверняка, что «не поймут». «В гробу я вас всех видел. В белых тапочках», — так отвечает Анатолий, напившись речной воды из красивой шляпы. И снова мы видим не деревенского фрика, а человека, вполне заслуживающего уважения, хотя б и номинального, то есть буквально — называться собственным именем и покрывать голову красивой шляпой.
Странных людей недолюбливают. В лучшем случае чудачество видится блажью временной; надо вразумить товарища строгим внушением, и он, глядишь, оправится, дурь из себя выбьет и заживет, как раньше: без шляп, микроскопов, вечных двигателей, субботних бань и прочего.
В худшем же, то есть в рассуждении странности хронической, закоренелой, «чудик» может представить опасность для общества умниц. Умница — очень шукшинское слово и очень неоднозначное. В шукшинских текстах нет матерных слов — изредка встречается лишь «долбо...» с многоточием, — но это лишь на первый взгляд. Функцию мата в говорении восполняет ласкательное уменьшение имен и предметов. Суффикс, названный уменьшительно-ласкательным, зачастую звучит, как уничижительно-насмешливый. Хамский суффикс. Подлый суффикс. Язвительный «дурачок» может ужалить куда больнее, чем восклицательный «дурак!». И Шукшин очень остро чувствовал это хамское качество жизни, не вообще жизни, а того общежития, которое люди наладили меж собой, что в городе, что на селе.
Так что суффикс не виноват. Виноваты люди, свалявшие собственную жизнь в унылую мотню. Им бисер тошен. С глаз его долой, мелочь эту разноцветистую. Но она проступает, как внезапная сыпь на коже, нежданно-негаданно, у людей, на которых никогда и не подумаешь. Все дело, верно, в том, что огонь может вспыхнуть в любой душе, и душа вдруг зашевелится, заворочается, захрустит наваленной поверх ветошью, запросится наружу, как по весне медведь из берлоги. Или вдруг напомнит о себе болью тихой, заноет ласково в банный день, как у Алеши Бесконвойного, воспарит высоко-высоко, оглядит все от края до края и обратно в клетку грудную воротится. Шевеление души человеческой производит дурное впечатление на ближних, тревожит их сон, они всеми силами стараются прекратить эти шевеления, угомонить, осечь, осмеять, «вернуть с небес на землю».
Очень важна эта мысль Шукшина о невыносимом хамстве жизни по отношению — нет, не к маленькому — а к сознательно уменьшенному человеку, низведенному до «человечишки» с fix idea. Нередко носителями хамского начала становятся жены героев, этакие собирательные Нюры Заполошные — с одной стороны. С другой — налегает общественное бессознательное, выраженное у Шукшина в председательских фигурах. Эти обращаются строго по фамилии и нравоучительно вразумляют «чудящего».
Человеку же надо вроде бы совсем немного. Всего-то, может быть, один день для бани (Алеша Бесконвойный), и ту хотят отобрать. Все хотят отобрать: имя, баню, день субботний. Все.
И от жизни такой бежать бы бегом, но только куда от нее убежишь? Сам Шукшин мечтал всего лишь о комнате с письменным столом. Чтобы ручка шариковая, да тетрадь за три копейки — и все, больше ничего не надо. Но жизнь требует суеты и трепа, гадких мелочей и унизительных повинностей, отбирающих уйму сил и времени. С жизнью так нельзя, чтобы ограничиться малым и остаться целым. Она, сука, отберет все. «Сука» — тоже шукшинское слово, литературный предел грубости, который он мог позволить. Да. Именно так. Именно сука и «долбо...» с исчерпывающим многоточием.
«Чудик», то есть «человек чудящий», чужд всем. «Все», кто б они ни были, хоть деревенские мужички за портвейном в клубе, хоть городские модники-интеллектуалы за тем же портвейном на квартире у какого-нибудь дяди. Какая разница? И там, и там странных людей недолюбливают. От человека требуют исполнять «долг окружающего»: нравиться окружающим и быть предсказуемым для окружающих. Не только в делах, но и в самих мыслях. Если не хочешь нравиться, не желаешь влиться в дружное сомыслие — пошел вон. Гуляй, Вася. Потому «человек чудящий» или «странный человек» — это, конечно, человек без места, странник, «праздно шатающийся».
Ходить «вообще», оказывается, грешно. Правильно идти куда-нибудь: на работу, в колхоз, к цели. А ходить «просто так» — уже само по себе занятие подозрительное.
Этак он еще находит чего-нибудь, надумает, насочиняет. Все странствия такого рода приводят на обочину. И тут, на обочине, люди обретают имена человеческие. Не Саня, но Александр. Не Филя, а Филипп. Умирает человек. Человек умер. А что жизнь? Жизнь хамская. У нее на все словцо да пословица: «умер за сим и х... с ним». Жизнь, сволочь, всегда продолжается.
— А кто умер-то?
— Да Саня Залетный...
— А...