...Все приходит мне в голову одна и та же фраза: «Шукшин меня породил, и жаль, что он не успел меня убить». Что я имею в виду?
Василий Макарович всем актерам, с которыми работал, доверял.
Пусть извинят меня коллеги за такое сравнение, но в большинстве случаев для режиссеров актер, в том числе и я сам, — чемодан с наклейкой, а наклейка — его амплуа. А Шукшин срывал знакомые уже по многим фильмам ярлыки, ему важно было угадать, что же еще есть в закрытом для других «чемодане». Он умел угадывать потенциальные возможности актера, поручая ему роли, идущие вразрез с устоявшимся амплуа, умел угадывать то, что скрыто от других, умел подбирать к каждому свои ключи. Но вот как Василий Макарович это делал, не могу объяснить, — это даже не режиссерская, профессиональная, а человеческая тайна, которую он унес с собой...
Я сказал «Шукшин меня породил...» вот почему: мне и по сей день охотнее всего доверяют в кино наивных простаков, но Василий Макарович явился здесь, может быть, главным «виновником», сняв меня в картине «Живет такой парень». Был бы он жив, я, возможно, стал бы играть и нечто другое — Шукшин «грозился» мне новыми работами, а одну «угрозу» успел выполнить: доверил драматичную роль Степана в фильме «Ваш сын и брат». Вполне возможно, что и роль в будущей эпопее «Степан Разин», на которую он приглашал, я бы под его началом тоже сыграл настолько удовлетворительно, что те, кто видит во мне «чемодан с наклейкой», сказали бы: «Неплохо», то есть — «не Куравлев».
Речь идет о Ларьке Тимофееве, и я хочу здесь расшифровать, что значит вторая половина фразы «...и жаль, что он не успел меня убить».
Судя по тому, что Василий Макарович рассказывал о Ларьке, я, так сказать, не мог играть подобную роль. Но уверенность Шукшина в том, что именно мне предстоит играть Тимофеева, не вызывала никаких сомнений.
Уже шла работа. Уже два-три раза мы говорили о том, каков Ларька и каким он должен быть в моем исполнении.
Вообще надо заметить, что кинофильм очень отличался бы от романа, а образ Степана Разина и подавно был бы совсем иным. Судя по разговорам с Василием Макаровичем — иногда отрывочным, иногда подробным, — он пересмотрел фигуру Разина довольно резко. Поначалу тот ведь больше напоминал чуть ли не былинного героя. Но чем дальше, тем больше в Шукшине брал верх реалист: в Степане исчезал налет сусальности и лубка и на первый план выступал резко очерченный живой человек — вождь крестьянской войны.
В киноварианте трансформация ожидала и Ларьку Тимофеева. Хотя в романе он, можно сказать, совсем не выписан, в кинокартине и он изменился бы и стал одним из главных героев. Судя по тому, как замышлялась роль, она должна была быть очень сложной. Автор видел в Тимофееве человека, невероятно — до болезненности — преданного Разину.
Василий Макарович рассказывал два эпизода, которые должны быть в кинофильме (в романе их нет). Первый. Ларька начал подозревать одного из разинцев в недостаточной преданности Степану Тимофеевичу. Ларька заманивал его в лес, выпытывал, как тот относится к Разину, и, не удовлетворившись ответами, избивал.
Ларька давал понять, что это только цветочки, а ягодки будут впереди: если он не станет «человеком Разина» до мозга костей, его ждет смерть.
Ларька Тимофеев оказывался последним, исключая самого Разина, кого зритель видел бы на экране. И вторая сцена, рассказанная Шукшиным, — прощание. Восстание разгромлено. Идет погоня, отряд постепенно тает. Все понимают, что главный, за кем охотятся, — Разин, да и сам он, конечно, это знает. В последний момент Ларька говорит ему:
— Мне люба жизнь, я хочу в ней еще погулять, попить вина, попаясничать. Я люблю баб, деньги! Ты уж, батя, прости меня...— Они обнимались, и Ларька оставлял Разина одного.
Такой могла стать драматическая роль Ларьки Тимофеева, которая убила бы Пашку Колокольникова.
Не довелось...
Куравлев Л. Как березы… // О Шукшине. Экран и жизнь. М.: Искусство. 1979.