«Служили два товарища»
Фильм о взятии Перекопа не просто вписывается в кинематограф 1960-х, но и обозначает переход в следующую эпоху. Две основные сюжетные линии проложены по разные стороны укреплений.
Есть путь двух красноармейцев (Некрасов в исполнении Олега Янковского и Карякин в исполнении Ролана Быкова) от Перекопа в штаб и обратно — с финальным наступлением через Сиваш, и есть линия поручика врангелевского войска (Владимир Высоцкий), который по ошибке убивает своего друга, попадает под суд, участвует в обороне и, наконец, бежит в Севастополь, чтобы покинуть Крым.
По устройству нарратива фильм вписывается в ряд фильмов 1960-х с их бесконечными прогулками, хождениями, поисками смысла и рефлексией, где на пути героев встречаются разные люди и ситуации, «случайность» которых определяется отсутствием заданного направления. Герои Быкова и Янковского большую часть времени идут, один болтает, другой помалкивает, но вокруг не современная Москва или Ленинград, идет война. В фильме задана историческая дистанция, существует тут и пункт назначения, но логика случайности не отменяется, она подменяется логикой авантюрной. В неразберихе гражданской войны герои натыкаются сначала на махновцев, потом попадают в плен к своим же, которые принимают их за белогвардейцев, и каждый раз только случайность, счастливое совпадение позволяет героям избежать расстрела. По такой же случайности пересекаются и две сюжетные линии, и случайность же приводит к смерти Некрасова.
В силу заданной дистанции рефлексия в чистом виде невозможна, но есть возможность зазора, потери связи, соотнесенности героя с миром второго плана, которые придут на экран в эпоху застоя. Герой Быкова Карякин не может определиться, доверять ли боевому товарищу; Некрасов запарывает съемку стратегического объекта; комиссар принимает Некрасова за пытавшего её белогвардейца. Уверенность сохраняет только поручик: он знает, что совершил ошибку при выстреле, он догадывается о наступлении красных
через Сиваш. Положительные герои не просто совершают ошибки, но приходят к несчастливому финалу: обретший друга Карякин теряет его, комиссар, как и командир — погибают в бою.
Поручик в финале убивает себя, существуя в трагедийном ключе и соответствуя исторической патетике: он обречен. В финале следует ряд хроникальных кадров, записанных Некрасовым.
В живых остается память — с одной только поправкой: хроника здесь стилизованная.
Борьба с солдатами Врангеля и борьба за построение завода объединяются в масштабную фреску. Кулак в деревне, крестьянин у сломанной сохи, кулак-лизоблюд, черносотенцы, голодающие рабочие в годы кризиса, символическая фигура рабочего-борца, отряды РККА, переход через Сиваш, бегство белых. Кавалеридзе создает поэтическое полотно, в котором применяет большую часть авангардных приемов, придуманных и освоенных к тому времени. Тут и принцип «уитменовского» перечисления, который в совершенстве был воспроизведен Вертовым в «Шестой Части мира», и довженковская поэтика созерцательности на полных планах, типаж, графичность, формирующая динамику сцены,
даже заданные в скверном изводе «трафаретные» кадры с прокламациями «уполномоченного центра и революции».
Надписи к фильму — титры — по внутреннему устройству уже близки эмоциональному сценарию. Весь этот авангардистский коллаж вконец разрушает хоть сколько-нибудь возможный нарратив.
При этом с точки зрения исторической рецепции картина оказывается предельно точной.
Сутолока стилей и невнятный монтаж непрестанно бросают сюжет из стороны в сторону, прекрасно воспроизводя если не траекторию, то характер движения красных сил того времени. Картину выпускают вторым экраном, Кавалеридзе упрекают в разрозненности образов и излишней мрачности. В том, что его рабоче-крестьянские массы лишены организационной структуры. Каждый из этих пунктов правомерен. При этом фильм остается полноценным документом эпохи, не столько историческим, сколько эмоциональным и стилевым.