Илларион Певцов в своей последней и самой известной кинороли показывает белого офицера не просто как посланца смерти, живое идолище из дореволюционных, то есть «доисторических», времен. В его хладнокровной жестокости есть обаяние — того же рода, которое заставляет зрителей влюбляться в многочисленных голливудских злодеев или, скажем, в старика Мюллера. Этот образ отмечен несколькими чертами, которые в той или иной степени будут маркировать всех «белых» советского кино.

Во-первых, это холодная расчетливость белогвардейца, которая делает его опасным врагом. Трезвый расчет заменяет полковнику веру в правое дело — например, он готов на сотрудничество с интервентами, которые хотят добраться до запасов нефти в Гурьеве. Интеллектуализм врага начинает ассоциироваться с отсутствием подлинного патриотизма.

Во-вторых, это принадлежность к миру элитарной культуры, чем не могут похвастать не только Чапаев, но и комиссар Фурманов. Это проявляется и в интерьерах ставки Бороздина, и в манере пить чай, и, конечно, в знаменитом эпизоде, где он играет Бетховена на рояле. Важно, что этот образ офицера-эстета через головы массовой публики обращался к советской (а тогда и выжившей имперской) интеллигенции. Поражение в Гражданской войне — это поражение стиля жизни.

Наконец, это своеобразные представления о благородстве. Даже меняя смертный приговор брату своего денщика на шомполование, Бороздин все-таки смягчает наказание. При этом полковник декларирует, что не боится поворачиваться к денщику спиной, признавая благородство и за ним, за что поплатится в конце. Белогвардеец в «Чапаеве» впервые воплощает в кино о Гражданской войне представление о писаном долге, сталкивающееся с интуитивной верой в революционную «правду».