Всем пример

С начала третьего класса нерадивых принимались стращать, что не примут в пионеры — но принимали, конечно же, всех: пионеризация была причащением официальной государственной религии, а безгрешных отроков благодати не лишают. То был порог новой церкви — с молельнями (актовый зал), крестными ходами (вынос знамени), сакральной обрядностью (линейка-клятва-салют), утомительными, но необходимыми службами (сборы), пантеоном святых (пионеры-герои) и ритуальными песнопениями (Детский хор Гостелерадио из всех репродукторов по торжественным дням). Запоздалым крещением был поголовный прием первоклассников в октябрята на двадцатый день учебы. От несмышленышей требовали хоровое заклинание «Октябрята — дружные ребята, читают и рисуют, играют и поют, весело живут» и отпускали с миром, приколов вместо креста оберег — металлическую звездочку с позолоченным кудрявым ангелочком Володей Ульяновым. Она должна была, как крест, хранить от напастей — и, видимо, хранила: детская смертность в СССР была минимальной.

В пионеры уже принимали ступенчато и по заслугам: в первой партии — отличников и активистов (на день рождения Ленина, 22 апреля, в музее Ленина или его аналогах по городам и весям СССР), потом — основную массу без отклонений (в начале мая в музее Калинина или других храмах рангом пониже) и, наконец, «отрицаловку» — двоечников и хулиганов (последний день занятий в актовом зале). Таким образом, поголовной пионеризацией ознаменовывалось окончание первой образовательной ступени. В будущем в сочинениях «Мой самый счастливый день в жизни» кошерным считалось писать о дне приема в пионеры — впрочем, для «козлищ» так оно и было: канун трехмесячной летней вольницы сопровождался чаепитием с конфетами от именинников, чьи рождения приходились на лето — а тут еще и галстук на шею, и подарочная книжка «Партизанский колокольчик» с надписью «От пионеров 3 „В“».

Приняв, из пионеров немедленно грозились выгнать. Чаще всего пугали исключением в лагерях: диапазон смертных грехов там был много шире школьного — от самовольного купания до побега домой. Иногда бесхозные дети тонули и попадали в лапы маньяков — и взрослые торопились заблаговременно застращать их до икоты. Притом ушлые законники твердо знали, что по уставу принимает и исключает «первичка» — школа и класс, а лагерь — союз временный, и может разве что накатать «телегу» по месту учебы. Для действительного изгнания требовалось минимум предать Родину или прикончить сестренку-гимназистку — но в старых фильмах «Красный галстук» и «Друг мой, Колька!» обряд снятия галстука под барабанную дробь присутствовал. То была подлинная гражданская казнь, и пережить такое не улыбалось никому.

Галстук был из темно-рыжего, реже — красного шелка, назывался «алым», считался «частицей знамени» и вязался специальным квадратным узлом.

Выглядел равнобедренным треугольником с минимальным «бедром» типа банданы, и хвостики было удобно наматывать на палец и ручку — так что к праздникам он требовал глажки. В школьные дни этим занималась мама, в лагерях специальные девочки в тихий час собирали по спинкам кроватей. Перед глажкой галстук надлежало намочить, при первом же проходе утюгом получалась идеальная шелковистая поверхность. Был негласный запрет вязать галстук на голую шею, можно — только под воротник. За этим следили сами, без всяких вожатых отсылая оболтусов переодеваться к линейке.

Миф о том, что лагерь состоял из сплошной муштры в пионерской форме, придуман теми, кто там ни разу не был. В действительности форму надевали трижды за смену — на открытие, закрытие и траурную линейку 22 июня. Утренние же и вечерние линейки с подъемом-спуском флага проходили в повседневке и имели банальный смысл — лишний раз пересчитать детей. Пропагандистская нагрузка тоже была побочной: просто родители работали, а дедушек-бабушек повыбило в войну, либо они, надорвавшись, угасли в первые послевоенные десятилетия — детей 1960-х годов рождения просто не с кем было оставить на лето. 

Сама детская полувоенная организация была скопирована в 1920-е с американского бойскаутского движения — оттуда же были заимствованы и слово «пионер», и цветной галстук, и нашивки с речевками (в армии и школах США и по сей день любят поорать что-нибудь хором для поднятия коллективного духа). К старым мобилизационным временам относится и двойной ритуальный клич «Будь готов!» — «Всегда готов!».

Форма состояла из белой рубашки с наплечным шевроном (звезда и языки пламени на лимонном фоне), для девочек — еще и белые банты плюс синяя плиссированная юбочка поверх белых колгот (очень, очень секси). Знамя на сбор и открытие лагеря выносила знаменная группа в белых перчатках — мальчик-знаменосец и две девочки «под салютом» спереди и сзади. Тройке не полагалось двигаться по косым траекториям — поэтому она чеканно поворачивала под прямым углом. Дружина при этом стояла «под салютом», если затягивалось — хитрецы норовили положить уставшую руку на плечо соседу, но тот стряхивал: нечего.

Пионерия имела свою параллельную «беспартийным» старостам бюрократию, которая, как любая идеологическая верхушка, котировалась выше. Избирались председатели совета отряда, а по школе и лагерю — совета дружины. Совет — предтеча парткомов — заседал в пионерской комнате, решая организационные и дисциплинарные вопросы. Процессом рулила старшая пионервожатая — чаще всего миловидная барышня из числа институтских, нарабатывающая стаж до следующих экзаменов. Старшеклассники на переменах любили бегать к ним в гости пикироваться и дудеть в горн. В кино их обычно изображали суетливыми и подобострастными к начальству дурехами — в реальности старшая вожатая в школе и лагере была довольно самостоятельной фигурой, на которую директора спихивали кучу надзорных функций и потому сильно от них зависели.

В седьмом классе до срока повзрослевшие, но еще не достигшие комсомольского возраста девочки начинали прятать галстук в сумку — с этим боролись, но вяло: поверх округляющегося бюста пионерский символ выглядел довольно развязно (вожатые не в счет, у них работа такая; да и галстук их декоративный, потому как все давно в комсомоле). Школьная пионерия была лишней нагрузкой: и без нее забот хватало. Зато лагерная — воистину благородным ритуалом. Все же сосредоточенный горнист, всеобщий любимец в рассветных лучах — это было здорово. И повести Крапивина в «Пионере» с продолжением и рисунками Евгения Медведева. И аккуратно сложенный, приятный на ощупь квадратик галстука в кармане.

Если религии подобает быть величественной и красивой — пионерская такою определенно была.