«Чапаев» родился из любви к отечественному кино. Другого в моем детстве, строго говоря, не было. Были, конечно, французские комедии, итальянские мелодрамы и американские фильмы про ужасы капиталистического мира. Редкие шедевры не могли утолить жгучий голод по прекрасному. Феллини, Висконти и Бергмана мы изучали по статьям великих советских киноведов.
Зато Марк Бернес, Михаил Жаров, Алексей Баталов и Татьяна Самойлова были всегда рядом — в телевизоре, после программы «Время». Фильмы Василия Шукшина, Ильи Авербаха и Глеба Панфилова шли в кинотеатрах, а «Зеркало» или «20 дней без войны» можно было поймать в окраинном Доме культуры, один сеанс в неделю.
Если отставить лирику, «Чапаев» вырос из семитомной энциклопедии «Новейшая история отечественного кино», созданной журналом «Сеанс» на рубеже девяностых и нулевых. В основу этого издания был положен структурный принцип «кино и контекст». Он же сохранен и в новой инкарнации — проекте «Чапаев». 20 лет назад такая структура казалась новаторством, сегодня — это насущная необходимость, так как культурные и исторические контексты ушедшей эпохи сегодня с трудом считываются зрителем.
«Чапаев» — не только о кино, но о Советском Союзе, дореволюционной и современной России. Это образовательный, энциклопедический, научно-исследовательский проект. До сих пор в истории нашего кино огромное количество белых пятен и неизученных тем. Эйзенштейн, Вертов, Довженко, Ромм, Барнет и Тарковский исследованы и описаны в многочисленных статьях и монографиях, киноавангард 1920-х и «оттепель» изучены со всех сторон, но огромная часть материка под названием Отечественное кино пока terra incognita. Поэтому для нас так важен спецпроект «Свидетели, участники и потомки», для которого мы записываем живых участников кинопроцесса, а также детей и внуков советских кинематографистов. По той же причине для нас так важна помощь главных партнеров: Госфильмофонда России, РГАКФД (Красногорский архив), РГАЛИ, ВГИК (Кабинет отечественного кино), Музея кино, музея «Мосфильма» и музея «Ленфильма».
Охватить весь этот материк сложно даже специалистам. Мы пытаемся идти разными тропами, привлекать к процессу людей из разных областей, найти баланс между доступностью и основательностью. Среди авторов «Чапаева» не только опытные и профессиональные киноведы, но и молодые люди, со своей оптикой и со своим восприятием. Но все новое покоится на достижениях прошлого. Поэтому так важно для нас было собрать в энциклопедической части проекта статьи и материалы, написанные лучшими авторами прошлых поколений: Майи Туровской, Инны Соловьевой, Веры Шитовой, Неи Зоркой, Юрия Ханютина, Наума Клеймана и многих других. Познакомить читателя с уникальными документами и материалами из личных архивов.
Искренняя признательность Министерству культуры и Фонду кино за возможность запустить проект. Особая благодарность друзьям, поддержавшим «Чапаева»: Константину Эрнсту, Сергею Сельянову, Александру Голутве, Сергею Серезлееву, Виктории Шамликашвили, Федору Бондарчуку, Николаю Бородачеву, Татьяне Горяевой, Наталье Калантаровой, Ларисе Солоницыной, Владимиру Малышеву, Карену Шахназарову, Эдуарду Пичугину, Алевтине Чинаровой, Елене Лапиной, Ольге Любимовой, Анне Михалковой, Ольге Поликарповой и фонду «Ступени».
Спасибо Игорю Гуровичу за идею логотипа, Артему Васильеву и Мите Борисову за дружескую поддержку, Евгению Марголиту, Олегу Ковалову, Анатолию Загулину, Наталье Чертовой, Петру Багрову, Георгию Бородину за неоценимые консультации и экспертизу.
Всем пример
Пионерия: красный галстук, горн и вожатые. Как принимали в пионеры, чем жил пионерский лагерь, что такое «тройка»? На вопросы отвечает бывший пионер Денис Горелов.
С начала третьего класса нерадивых принимались стращать, что не примут в пионеры — но принимали, конечно же, всех: пионеризация была причащением официальной государственной религии, а безгрешных отроков благодати не лишают. То был порог новой церкви — с молельнями (актовый зал), крестными ходами (вынос знамени), сакральной обрядностью (линейка-клятва-салют), утомительными, но необходимыми службами (сборы), пантеоном святых (пионеры-герои) и ритуальными песнопениями (Детский хор Гостелерадио из всех репродукторов по торжественным дням). Запоздалым крещением был поголовный прием первоклассников в октябрята на двадцатый день учебы. От несмышленышей требовали хоровое заклинание «Октябрята — дружные ребята, читают и рисуют, играют и поют, весело живут» и отпускали с миром, приколов вместо креста оберег — металлическую звездочку с позолоченным кудрявым ангелочком Володей Ульяновым. Она должна была, как крест, хранить от напастей — и, видимо, хранила: детская смертность в СССР была минимальной.
В пионеры уже принимали ступенчато и по заслугам: в первой партии — отличников и активистов (на день рождения Ленина, 22 апреля, в музее Ленина или его аналогах по городам и весям СССР), потом — основную массу без отклонений (в начале мая в музее Калинина или других храмах рангом пониже) и, наконец, «отрицаловку» — двоечников и хулиганов (последний день занятий в актовом зале). Таким образом, поголовной пионеризацией ознаменовывалось окончание первой образовательной ступени. В будущем в сочинениях «Мой самый счастливый день в жизни» кошерным считалось писать о дне приема в пионеры — впрочем, для «козлищ» так оно и было: канун трехмесячной летней вольницы сопровождался чаепитием с конфетами от именинников, чьи рождения приходились на лето — а тут еще и галстук на шею, и подарочная книжка «Партизанский колокольчик» с надписью «От пионеров 3 „В“».
Приняв, из пионеров немедленно грозились выгнать. Чаще всего пугали исключением в лагерях: диапазон смертных грехов там был много шире школьного — от самовольного купания до побега домой. Иногда бесхозные дети тонули и попадали в лапы маньяков — и взрослые торопились заблаговременно застращать их до икоты. Притом ушлые законники твердо знали, что по уставу принимает и исключает «первичка» — школа и класс, а лагерь — союз временный, и может разве что накатать «телегу» по месту учебы. Для действительного изгнания требовалось минимум предать Родину или прикончить сестренку-гимназистку — но в старых фильмах «Красный галстук» и «Друг мой, Колька!» обряд снятия галстука под барабанную дробь присутствовал. То была подлинная гражданская казнь, и пережить такое не улыбалось никому.
Галстук был из темно-рыжего, реже — красного шелка, назывался «алым», считался «частицей знамени» и вязался специальным квадратным узлом.
Выглядел равнобедренным треугольником с минимальным «бедром» типа банданы, и хвостики было удобно наматывать на палец и ручку — так что к праздникам он требовал глажки. В школьные дни этим занималась мама, в лагерях специальные девочки в тихий час собирали по спинкам кроватей. Перед глажкой галстук надлежало намочить, при первом же проходе утюгом получалась идеальная шелковистая поверхность. Был негласный запрет вязать галстук на голую шею, можно — только под воротник. За этим следили сами, без всяких вожатых отсылая оболтусов переодеваться к линейке.
Миф о том, что лагерь состоял из сплошной муштры в пионерской форме, придуман теми, кто там ни разу не был. В действительности форму надевали трижды за смену — на открытие, закрытие и траурную линейку 22 июня. Утренние же и вечерние линейки с подъемом-спуском флага проходили в повседневке и имели банальный смысл — лишний раз пересчитать детей. Пропагандистская нагрузка тоже была побочной: просто родители работали, а дедушек-бабушек повыбило в войну, либо они, надорвавшись, угасли в первые послевоенные десятилетия — детей 1960-х годов рождения просто не с кем было оставить на лето.
Сама детская полувоенная организация была скопирована в 1920-е с американского бойскаутского движения — оттуда же были заимствованы и слово «пионер», и цветной галстук, и нашивки с речевками (в армии и школах США и по сей день любят поорать что-нибудь хором для поднятия коллективного духа). К старым мобилизационным временам относится и двойной ритуальный клич «Будь готов!» — «Всегда готов!».
Форма состояла из белой рубашки с наплечным шевроном (звезда и языки пламени на лимонном фоне), для девочек — еще и белые банты плюс синяя плиссированная юбочка поверх белых колгот (очень, очень секси). Знамя на сбор и открытие лагеря выносила знаменная группа в белых перчатках — мальчик-знаменосец и две девочки «под салютом» спереди и сзади. Тройке не полагалось двигаться по косым траекториям — поэтому она чеканно поворачивала под прямым углом. Дружина при этом стояла «под салютом», если затягивалось — хитрецы норовили положить уставшую руку на плечо соседу, но тот стряхивал: нечего.
Пионерия имела свою параллельную «беспартийным» старостам бюрократию, которая, как любая идеологическая верхушка, котировалась выше. Избирались председатели совета отряда, а по школе и лагерю — совета дружины. Совет — предтеча парткомов — заседал в пионерской комнате, решая организационные и дисциплинарные вопросы. Процессом рулила старшая пионервожатая — чаще всего миловидная барышня из числа институтских, нарабатывающая стаж до следующих экзаменов. Старшеклассники на переменах любили бегать к ним в гости пикироваться и дудеть в горн. В кино их обычно изображали суетливыми и подобострастными к начальству дурехами — в реальности старшая вожатая в школе и лагере была довольно самостоятельной фигурой, на которую директора спихивали кучу надзорных функций и потому сильно от них зависели.
В седьмом классе до срока повзрослевшие, но еще не достигшие комсомольского возраста девочки начинали прятать галстук в сумку — с этим боролись, но вяло: поверх округляющегося бюста пионерский символ выглядел довольно развязно (вожатые не в счет, у них работа такая; да и галстук их декоративный, потому как все давно в комсомоле). Школьная пионерия была лишней нагрузкой: и без нее забот хватало. Зато лагерная — воистину благородным ритуалом. Все же сосредоточенный горнист, всеобщий любимец в рассветных лучах — это было здорово. И повести Крапивина в «Пионере» с продолжением и рисунками Евгения Медведева. И аккуратно сложенный, приятный на ощупь квадратик галстука в кармане.
Если религии подобает быть величественной и красивой — пионерская такою определенно была.