<...>

«Левиафан» — сама «правда жизни» по сравнению с «Возвращением» и «Изгнанием» (2007), однако и от метафизического измерения Звягинцев не отказался. Николай (Алексей Серебряков) — не просто жертва мэра-бандита (Роман Мадянов), но и праведник Иов, на которого бог обрушил все возможные несчастья, и жертва не столько невнятного библейского чудища, сколько государства, с которым Левиафана отождествил Гоббс. Впрочем, от Левиафана, точнее говоря, от белого кита (не того ли, во чреве которого оказался совсем другой библейский персонаж — Иона), остался лишь скелет на берегу Баренцева моря.

Такого груза интерпретаций слишком много для экранного персонажа с биографией, семьей и домом, который как раз и отжимает мэр. Это же не кафкианский Йозеф К., которому приказано (хотя у Кафки австро-венгерская бюрократия тоже возвышалась до образа беспощадного ветхозаветного божества, Йозеф К. жил отнюдь не в реальной Праге) самому определить вину, за которую его казнят, а отслуживший в десантуре автослесарь с северов.

Пусть сама экранная реальность вызывает множество вопросов к сценарию. Пусть кажется неправдоподобным, что мэр, каким бы упырем он ни был, тратит столько сил на отъем стоящего на отшибе и на просторе дома, чтобы выстроить на его месте церковь. Пусть (при всем уважении к российской власти) такого урода во главе какого-никакого, но города, представить трудно. Пусть мэр ничем не отличается от жирных и пьяных негодяев, которых Мадянов навострился играть: тот же генерал Мележко из «Цитадели». Пусть Коля Серебрякова — копия с его же Алексея («Груз 200»), так же вопрошавшего, пусть не священника, а профессора научного атеизма, как там обстоят дела с богом. Пусть решительно непонятно, чем виноваты попы. В том, что стали непременной частью властного декора,— безусловно, виноваты. Но мэр-то стал негодяем, наверное, не потому, что архиерей напел про «власть от бога», а по сугубо социально-экономическим причинам.

Пусть. Но и эту, вполне условную реальность Звягинцев предает, когда убивает Колину жену Лилю (Елена Лядова). Понятно, что жены он должен был лишиться, как лишился друга-адвоката (Владимир Вдовиченков), с Лилей переспавшего, как лишится дома и свободы: иначе какой же он Иов. Но четкая реальность, в которой пьют винтом и по-гопнически бьют обеими ногами, не совмещается с реальностью, где женщина погибает, увидев живого кита, и чуть ли не потому, что этого кита увидела. Изначально заданная логика фильма предполагает ответ на вопрос, кто ударил Лилю молотком по голове: Коля, его сын, мэрский наемник или кит-маньяк. Похоже, что сам Звягинцев ответа, как водится, не знает — и, что гораздо печальнее, ответ его совершенно не волнует. Но это же не «Приключение» Антониони, где героиня имеет право взять да и раствориться в пейзаже, и что с ней случилось действительно неважно, а, черт возьми, социальная драма. Или не социальная, и тогда мэр — такая же слепая игрушка в руках Всевышнего, но почему же тогда эта мерзкая игрушка представлена так, что не может не вызвать праведный гнев?

<...>

Трофименков М. Скелет в чемодане // Коммерсантъ Weekend. 30.01.2015