Как могли выпустить такой пошлый, противный, отвратительный фильм? (В. Д., Полтава)
Терпела-терпела и не вытерпела. Все плохое, что есть в искусстве и в жизни, взяли и собрали в одном фильме. Затрачена масса сил, денег и времени — и все впустую. (К.Н., Минск)
Когда поэт прочтет стихи в узком кругу, где-нибудь в гостях, или художник покажет в мастерской свои работы, слушатели и зрители замолкают, возникает несоразмерность нашего скороспелого мнения с трудом, который нам показан. Понравился он или нет, мы чувствуем, что восхищение превратится в дурной комплимент, разочарование — в неуместный приговор. Мы молчим, что-то мычим, пока нас, именно нас, не спросят: «А вам понравилось?» Но обычно не спрашивают. Догадливый автор довольствуется выражением лиц, а если мы все-таки очень хотим высказаться, нам придется сделать усилие, чтобы сообщить автору что-то, может быть, для него интересное. Так и быть должно.
У кино тоже есть свой воспитанный и деликатный зритель. Он растворяется в темных залах, его почти не видно...
Я вспоминаю известный документальный фильм П. Когана и П. Мостового «Взгляните на лицо». Посетители музея останавливаются перед прекрасной картиной и смотрят. А мы смотрим, как они смотрят. Авторы ловят мгновение встречи. Из потока разнообразных случайных лиц является общий портрет молчаливого изумления и сосредоточенности.
Что, если таким же способом снять кинозрителей? Выбрать лица и следить за ними, а потом записывать первые реплики у выхода из кинотеатра? А потом смонтировать кадры из показанного фильма и кадры восприятия этих кадров? А потом снять просмотр в другой аудитории? Показать тот же фильм (будь то шедевр или очень плохая картина) один раз в киноклубе, среди любителей и ценителей, в другой раз - на последнем сеансе в городе, где вечером некуда пойти, кроме кино? Или в доме отдыха, где незнакомые еще соседи по залу хотят познакомиться, и наша картина будет им первым поводом к знакомству: «Вам понравилось?» — как разговор о погоде. Утром — о погоде, вечером — о кино. Тут не так важно, понравилось ли, как важно себя показать с лучшей стороны или, наоборот, отделаться от навязчивого соседа. Тут можно такое сказать о беззащитной картине или постаревшей актрисе, что сосед близко не подойдет. Так и быть должно. На то и кино, чтобы о нем говорили всякое, по-всякому. Кинематографисты любят, когда об их картинах говорят, любят общий шум голосов, рассеянный в пространстве, и ловят его, хотя каждый прекрасно знает, что едва ли про что-нибудь говорится столько вздора, как про кино.
Нет, общего портрета кинозрителя не получится. Если воспользоваться приемом фильма «Взгляните на лицо» и сохранить при этом некоторую объективность, получится занятный документ о кино и зрителе. Назовем это социологическим и психологическим экспериментом, подойдем к делу очень серьезно, и все равно не миновать комедии. Смешная была бы документальная комедия и, между прочим, поучительная. Поучительная для тех кинозрителей, которых надо еще, к сожалению, учить самым простым вещам.
Самая простая вещь — воспитанность. Я говорю не об особой эстетической воспитанности, — если человеку не повезло, нет слуха к искусству и с детства не приучали, тут уж ничего не поделаешь, — нет, я говорю о вежливости. У правил вежливости одна основа: помни, что ты не один, не все для тебя, есть другие. Разные, всякие.
Один хочет музыки, хочет песни орать под окнами или пройтись с транзистором, а другой хочет спать или книжку читать...
Пора поговорить о взаимной вежливости кинозрителей. Приходится читать раздраженные, возмущенные письма совершенно разного содержания, по разным поводам. Общее в них — только категоричность, нетерпимость, невежливость. Вот и приходит в голову поучительная комедия о кинозрителе — может, она бы напомнила авторам гневных писем об их скромном месте среди миллионов глаз, ушей, умов, миллионов неповторимых душ, каждая из которых связана с происходящим на экране своими неповторимыми связями.
Обычно нас в этих письмах изумляет невежество, и мы не замечаем простой невежливости. А невежество и невежливость — от одного корня. Полуграмотного человека не назовешь невежественным, если он своей полуграмотности стесняется, не спешит со своим мнением, предполагая, что есть и другие, более просвещенные, и вообще есть другие: люди, мнения, знания, вкусы. Но зато как разительно проступает невежественность в некоторых грамотных (редко они бывают грамотными, но сейчас я выбрала именно такое), но невежливых письмах блюстителей кинематографического порядка. «Позор, гадость! Как могли выпустить такой пошлый фильм?» — восклицает зрительница из Полтавы. Письмо кончается словами: «Снимите с экрана эту жуткую вещь, снимите немедленно». Что тут ответишь? Редакция отвечает коротко и корректно, что фильм «Фантазия» многим понравился, что это любопытный поиск соединения драмы с балетом, а если вам он не понравился,— что ж, это ваше право. Вероятно, зрительница очень удивилась бы, если бы получила ответ в тоне своего письма: «Перестаньте писать эти жуткие письма, прекратите немедленно! Позор, гадость! Как вы могли опустить в ящик такое пошлое письмо?»
Но процитируем более пространные фразы из этого письма: «А что эта картина дает нашей молодежи? Она и так (к счастью, не вся, конечно) распущенна, а тут ей преподают урок страсти. Конечно, балерина виртуозно выполнила все свои трюки — обнимаясь, прижимаясь, обкручиваясь, но все эти позы выглядят крайне неприлично, и как хотите, но мне за свою долгую жизнь не приходилось в балете видеть так наглядно голую страсть».
Думаю, что фильм «Фантазия» не требует моей торопливой защиты, разговор у нас о другом — о письмах. Думаю, что и режиссер Эфрос и Плисецкая тоже немало повидали в балете, да и какими словами нужно было бы прокричать похвалы, чтобы противопоставить их гневу автора письма? Ни восхищение, ни уважение не найдут столь громких слов, чтобы заглушить окрик. Да и вообще — зачем кричать? По поводу балета, по поводу кино — зачем кричать, зачем стулья ломать? Это неприлично, если хотите.
Но разберемся подробнее. Автор письма полагает, что если она за долгую жизнь чего-то не видела, то этого и быть не должно. Никогда. Потому что — «где это видано?» Нигде. А люди искусства и вообще творчества всегда занимаются как раз тем, чего никто никогда не видел. «Что эта картина дает нашей молодежи? Ей преподают урок страсти». Фильмы не преподают уроков, а тем более — балет. Да еще «урок страсти». Странное соединение взаимоисключающих слов. Очевидно, зрительница представляет себе такую картину: молодежь, особенно распущенная ее часть, сидит вечером у телевизоров, смотрит, как балерина «обнимается, прижимается и обкручивается», и затем, повинуясь «голой страсти» и выключив телевизор, повторяет те же трюки не так виртуозно; но тоже неприлично.
«...Во врем просмотра этого ужасного, тошнотворного. противного фильма мне звонили по телефону женщины, которые возмущались и говорили, что они не могут смотреть такую мерзость, и выключали телевизор. Я стоически досмотрела до конца, надеясь, что конец сгладят удручающее впечатление, но напрасно!» Да, напрасно вы не выключили телевизор. Зря вы мучились, а ваши знакомые поступили правильно. Если фильм не нравится, если он не для вас,— надо переключить телевизор на другую программу. А если и там не то, его можно выключить. Можно пойти в кино, фильмов много, на разные вкусы. И оттуда можно, если уж очень не нравится, в крайнем случае выйти, не мешая соседям своими репликами и не хлопая громко дверью.
От невежественных приговоров страдают не столько авторы, сколько зрители. Другие зрители. Поэтому приходится опять и опять говорить о взаимной терпимости, о тоне разговоров после кино.
Судьба кино в большой степени зависит от зрителей, от всей их массы. Случайные, небрежные оценки, шум голосов, составляющий устную рекламу, или полное молчание о фильме, количество зрителей, посмотревших тот или иной фильм,— все это влияет на будущий репертуар, на качество будущего кино. Так называемый массовый спрос диктует свой усредненный критерий, и мы уже нечасто различаем приметы режиссерской или авторской индивидуальности в очередном фильме. Выживет ли кино как искусство, сужден ли ему долгий срок жизни, как другим искусствам,— об этом говорят, спорят и пишут во всем мире, всегда связывая это с проблемой взаимодействия кино и зрителя. У этой проблемы есть разные аспекты, их исследуют, хотя, конечно, самый глубокий, самый важный уровень этого взаимодействия не поддается исследованию. Он скрытый, интимный. Но кино влиятельно не только само по себе, не только как связной между экраном и человеком в темном зале в пределах сеанса, но к как средство, как повод к общению, к обмену мнениями, к самовыявлению людей и узнаванию друг друга.
«Я перестал ходить в кино, нечего смотреть, все как-то скучно, пресно, примитивно»,— негромко жалуется один зритель, и действительно не ходит в кино. «Что это они показывают такое заумное, что за выкрутасы, этого зритель не поймет!» — гораздо громче и не от своего, от общего имени произносит другой зритель и снова идет в кино, чтобы потом высказаться о фильме категорически. И нам ничем не залучить в кино этого первого зрителя, ничего для него не сделать до тех пор, пока второй зритель не научится говорить: «Знаете, этот фильм мне не понравился, мне было скучно, но может быть, я чего-то недопонял. Этот фильм не для меня». Это не так-то просто, требует тренировки — прибавить к своему суждению маленькую дозу сомнения: «мне показалось», «я думаю...», «возможно, я ошибаюсь, но...». Не обязательно вслух, можно и про себя, а тон уже будет другой. Поначалу это трудно, а потом само пойдет, как «будьте добры», «всего хорошего». Может, с сегодняшнего дня и начнем?..
Рязанцева Н. После кино. Отклики зрителей на фильм «Фантазия» // Советский экран. 1977. №22.