(Беседует Виктор Божович)

Как я почувствовала вкус к режиссуре? — переспрашивает Кира Муратова. — В школе у нас была самодеятельность, очень слабенькая. И случайно получилось, что я начала режиссировать спектакль, показывать, что и как делать. Сама я не играла. Потом, когда спектакль шел на сцене, я испытала острый момент удовольствия: вот никто меня не видит, а я между тем нахожусь в самой сердцевине процесса. Ощущение было очень сильным, я его запомнила. Это, по-моему, и есть ощущение режиссуры.

Во ВГИКе моим учителем был Сергей Аполлинариевич Герасимов. Он был великий педагог, я его обожаю. Для нас, его учеников, он был неким магом, распространял на нас ореол своего таланта, обаяния. Он пробуждал лучшее, что было в каждом, — то, что спит. Давал толчок, запуск. Меня он научил прежде всего работать с актером, чувствовать его. И слушать интонацию. Не только видеть, но и слышать. Во всех своих фильмах он был не только режиссером, но и педагогом. Для него важен процесс. Допустим, он может взять актера с потенциалом 5 и достичь с ним результата 10. А может взять актера с потенциалом 1 и достичь 9. Так вот, он предпочитал второй вариант. Процесс делания чего-то из ничего для него был важнее, чем результат. Это и есть педагогический подход.

У меня этой жилки нет совершенно. Я никогда не соглашалась работать в театре. Мне важно что-то сделать, зафиксировать на пленке — и отбросить. Процессы, в которых результаты тонут и уходят сквозь пальцы, меня не удовлетворяют. У меня более эгоистический склад натуры: сделать фильм и положить, пусть даже он просто лежит «на полке».

— Кира Георгиевна, а кто еще, кроме С. А. Герасимова, повлиял на ваше формирование как режиссера?

Кто еще? Чарли Чаплин и Феллини — это всеобщие учителя. Учитель — это тот, кто тебя поворачивает, дает представление о конструкции. Чаплин дает представление о простоте гениальных конструкций. Когда он смотрит на обнаженную скульптуру в витрине магазина и одновременно балансирует над люком — это конструкция. Когда он приносит слепой девушке пачку банкнот и оставляет себе одну банкноту, а потом, когда она ему целует руку, отдает и эту последнюю — это конструкция. Он просто учит тебя, как надо конструировать. У Феллини для меня особенно поучительны «Дорога», «Репетиция оркестра», именно сцены репетиций.

— А в литературе? Ведь кинематографисты берутся не только из кино.

Ну только не Чехов, к которому все меня почему-то привязывают. Хотя, наверное, со стороны виднее. Толстой представляет для меня что-то вечное, вечно повторяющееся. Ну и как учитель конструкции — тоже. В остальном я довольно «всеядна».
Я люблю гениального режиссера Сергея Параджанова. Я его считаю своим учителем. Он меня поразил сразу. Оказал на меня большое влияние. Другое дело, можно ли это влияние наблюдать извне. Но влияние здесь очень глубокое, душевное. Ну еще Флаэрти, его фильм «Луизианская история». Там есть такой кадр: зверек в лодке и мальчик, мальчик его из лодки несколько раз выбрасывает, а тот снова и снова заползает обратно. На этот кадр, с этим мальчиком и этим зверьком, я могла бы смотреть бесконечно.

Из книги: Божович В. Кира Муратова: Творч.портр. Всесоюзное объединение «Союзинформкино» - М. Союзинформкино. 1988.