Поздней осенью 1987 года, глубоко за полночь, в самом конце очередного выпуска программы «Взгляд» ведущий Владислав Листьев объявил, что закончены съемки нового фильма Сергея Соловьева, премьера пройдет в кинотеатре «Ударник», и вот, дорогие друзья, предлагаем вам финальный эпизод картины «Асса». 

Я помню этот момент, как будто это случилось вчера; точно так же журналист Борис Барабанов способен во всех подробностях воспроизвести, где, когда и при каких обстоятельствах он впервые увидел «Ассу» (в Одессе, на фестивале «Золотой Дюк», той же осенью 87-го), — с этого эпизода, собственно, и начинается книга Барабанова о фильме; рискну предположить, что каждый из увидевших «Ассу» в конце 80-х до мелочей помнит, как это было. Даже не обязательно весь фильм целиком — достаточно последних шести с половиной минут, от появления Цоя в ресторане до барабанной дроби, которой завершается песня «Мы ждем перемен»; эта барабанная дробь, как ни смешно это сейчас прозвучит, отчетливо и безоговорочно давала понять: жизнь никогда не будет прежней. В известном смысле так оно и вышло.

Принято считать, что «Асса» разрушила барьер между культурой официальной и подпольной: по мановению руки С.А. Соловьева миллионы жителей страны узнали, что искусство — это в том числе комьюникейшн-тьюб, разрисованная акварелью кинопленка и песня «ВВС». На самом деле «Асса» сделала практики советского андеграунда не столько популярными, сколько общедоступными: носить серьгу в ухе, одеваться, как родители в молодости, снимать странные фотографии, сочинять музыку, брякая железками по железкам, посыпать бумажные пальмы бумажным снегом — это оказалось так просто. 

И так заразительно, на два десятилетия вперед людей накрыло: покажи «Ассу» юным завсегдатаям «Винзавода» — наверное, не сразу поймут, в чем странность Бананана, у них таких Банананов через одного. К сожалению, за два десятилетия выяснилось, что серьга в ухе и Ник-Кейв-певец-мой-любимейший на стене ничуть не отменяют окружающего абсурда, вранья и лицемерия, а, напротив, прекрасно с ними сосуществуют. Банананы могут безнаказанно клеить аппликации и ходить в чем вздумается — но теперь кажется, что барабанная дробь в финале «Ассы» имела в виду что-то совсем другое.

Моро, герой Цоя в фильме «Игла», окончательно превратил лидера «Кино» в икону — по итогам очередного киногода читатели «Советского экрана» даже объявили Цоя, гм-гм, лучшим актером СССР — но, очевидно, оказался менее привлекательной ролевой моделью, чем тот же Бананан.

Цой в «Игле» много чудил, все эти «Але, монетки кончаются» и «Одни сидят на трубах, другим нужны деньги» — афоризмы вполне бананановского толка; но при этом он мог, не тратя лишних слов, снять девушку с иглы, раскидать подонков, караулящих за гаражами, и молча уйти умирать, приняв под сердце нож. Твердость и немногословность сами по себе ничего не гарантируют; как показали последние годы, все с той же цоевской ироничной ухмылкой можно прекрасно заниматься консолидацией миноритарных пакетов или распылением активов. Но в цоевском Моро помимо ухмылки было что-то такое, о чем сложно говорить, не сбиваясь на высокие слова. Ну вы понимаете. Верность. Надежность. Элементарная способность отличать черное от белого. Пока все это остается не дико модным — боюсь, Банананы со своими бумажными пальмами не могут чувствовать себя в безопасности.

Сапрыкин Ю. Эта схема проста. Двадцать лет после Ассы. // Афиша. 2008. №6