Когда я был утвержден на фильм «Хождение за три моря», то перед отлетом в Индию меня позвал к себе Александр Петрович Довженко. Его мечта (это знали все) была снять картину «Тарас Бульба». Так вот, когда я к нему пришел, он сказал: «Лети в Индию, вернешься, будешь играть Андрия». И вдруг задает мне вопрос: «У тебя „Овод“, „Мексиканец“, „Сорок первый“. Какую работу считаешь лучшей?»
Я почувствовал: этот вопрос неспроста. Что ответить? «Сорок первый»? Вокруг него был поднят большой шум. Думаю, назову его — это же как «дважды два четыре». Пресса восторженно писала именно об этой картине.
— «Сорок первый».
— Нет.
О «Мексиканце» пресса писала, что фильм излишне романтизирован, хотя и хвалили мою игру. Остается одно...
— «Овод».
— Опять не угадал, — рассмеялся Довженко. — «Мексиканец». И знаешь почему?.. Ты в кадре почти весь фильм, а слов у тебя чуть-чуть. Самое дорогое — ты умеешь молчать в фильме. Играть главную роль без слов — это самое трудное и важное...
А в «Тарасе Бульбе» сняться так и не пришлось. Уже в Индии узнал о смерти Александра Петровича. Зато беседа при последней встрече с ним запомнилась на всю жизнь. Я убеждался потом бесчисленное число раз: можно говорить без слов — глазами. Глаза — зеркало нашей души, через них вырываются наружу внутренние переживания.
И потому невыносимо играть роль, где у героя лишние или неточные слова, они противоречат мимике, жестам, выражению глаз актера, они мешают донести до зрителя истинный характер персонажа.
Какое счастье, что наши классики умели ценить русский язык и не допускали словоблудия. К сожалению, их опыт не переняли нынешние драматурги. Они думают, что чем больше слов, тем психологически глубже образ. Ничего подобного! Сценарист обязан помнить, что кроме его текста, существует артист, который может без слов выполнить поставленную задачу.
В чем наше актерское искусство? У тебя должно быть чувство меры. Если в роли появилась пустая фраза, ее надо выбрасывать безжалостно.
Помню, работал на картине «Неподсуден» у режиссеров В. Ускова и В. Краснопольского. Они потом писали, как их удивляло, что Стриженов заходил в монтажную и просил вырезать тот или иной свой крупный план, тогда как многие актеры наоборот борются за каждый крупный план — чем больше их, тем, им кажется, роль лучше. Особенно, если при этом произносится много слов.
Ерунда. Крупный план на экране должен сам за себя говорить без всяких слов. Как, впрочем, и множество других планов. Зритель должен понять по движениям и взгляду героя его внутреннее состояние. Крупный план не должен быть пустым. <...>
Великие артисты МХАТа творили о своих посредственных коллегах: «Этому легко, у него искусство проверенное», то есть он не ищет неповторимости, им не движет в творчество высшая сила.
Поэтому, когда берешься и новую роль, ты не скачешь от радости: «Как хорошо! Я добился, чего желал!» Ты обеспокоен, начинаешь думать, как лучше ее сыграть, что нового надо открыть в себе для нового героя. И часто, не сознавая, какая сила движет тобою, выбираешь единственно правильное решение.
Слышал мнение: «Чем старше, тем лучше и легче играть. лучшие роли — впереди». Неправда. Что вы будете в старости демонстрировать? Свою убогость? Какая это игра, если ты уже двигаешься еле-еле?
Наш знаменитый артист балета и мой друг Марне Лиепа смешно так говорил мне, немножко с акцентом: «Ощень жаль, сечас самое время играть, играть хорошо... Все знаешь, все умеешь. Но... Прышок плохой, низкий».
Прыжок плохой. А зато знание, опыт — вот бы показать себя. Нет же, поздно — прыжок не получается как прежде.
Всегда надо чувствовать, сможешь потянуть роль или нет. Нельзя хвататься за все, что ни попало, «не свое». Конечно, плохие артисты это делают сплошь да рядом. И их почему-то никто и никогда не ругает. Может быть, критики их не считают достойными внимания?..
Если я согласился участвовать в фильме, значит, у меня не должно быть никаких конфликтов с коллегами по работе. Не нравится мне героиня — я ее полюблю. Не в прямом смысле, а буду себя настраивать по отношению к ней доброжелательно. Доброжелателен буду и с другими, потому что невозможно в плохой атмосфере радостно творить.
Даже готовясь к трагической роли, ты должен приходить в радостный коллектив. Чушь, что играя злодея, надо с утра настраивать себя на ненависть ко всему миру. Злоба, печаль, горе опустошают человека, его на сцене обязательно выдадут глаза.
Копа в июле семьдесят первого года у меня умерла мама, я находился на гастролях в Таллине, играл Незнамова и не мог сразу выехать в Москву. Выхожу на сцену — слезы текут. Ничего не могу с собой поделать. Последний акт — мой герой сидит на скамеечке, смотрит на луну. А я все думаю о маме. От зрителя отворачиваться нельзя. И слезы продолжают литься градом.
Поэтому, если испорчено настроение, на сцене оно из тебя все равно попрет, будешь играть как положено, а глаза и мимика выдадут, что ты в скверном положении.
Вы же слышите, если гитара расстроена, как вам по ушам бьет какая-то дрянь. Так же и у артиста, когда в душе наступает дискомфорт.
Поэтому надо умело общаться с режиссером, чтобы он не выставлял напоказ свои амбиции и не портил окружающим настроение. Подсказать ему что-то и сказать, что он об этом сам в прошлый раз говорил. Он проглотит твою выношенную идею, выдаст за свою и останется доброжелательным и спокойным. <...>
Из книги: Стриженов О. «Олег Стриженов и Лионелла Пырьева. Исповедь». — Москва: ЭКСМО: Алгоритм. 2006.