Алеша — так его звали по роли в «Большой семье», Алеша Журбин. И так зовут его в жизни — Алеша Баталов. Теперь он уже взрослый человек с пробивающейся сединой, но для меня так и остался Алешей.
К «Большой семье» наша киногруппа готовилась долго. Мы встречались со старыми корабелами; оглушенные грохотом пневматических молотков, ходили по стапелям, продуваемые гриппозным ветром ленинградской осени.
Большая, состоящая из трех поколений семья Журбиных на наших глазах обретала реальные черты. Вот старейшина — дед Матвей. Никто лучше не сыграет его, чем Сергей Лукьянов. Его уже мучают гримеры, пытаясь прибавить ему целых двадцать лет.
Вера Кузнецова, знакомая мне еще по Театру Пролеткульта, — мать; Борис Андреев — Илья Журбин. Нету только самого младшего в семье — Алеши. Я вижу его совсем другим, нежели набившие оскомину вихрастые комсомольцы с безбрежным энтузиазмом и ручейком-умом — постоянные персонажи пьес и фильмов.
Вспоминаю свои комсомольские годы — были там и вихрастые, а были и умные, интеллигентные парни без баянов и кепок набекрень.
Но такой Алеша уже который месяц не находит для себя исполнителя, хотя ассистенты сбились с ног, а стол мой завален фотографиями молодых артистов, улыбающихся студентов театральных школ. Но все они в нашу журбинскую семью не «лезут», отторгаются, как чужеродная ткань.
Мы в отчаянии; обещана награда в виде бутылки лучшего шампанского тому, кто найдет нам Алешу.
И вот на стол ложится новая фотография. Ее принес редактор сценарного отдела Николай Коварский.
— Посмотрите, а вдруг это именно то, что вам требуется.
«То» выглядит на фотографии странно. Тщательно стриженный и причесанный, с вьющимися волосами «мелким барашком» молодой человек. Большие серые глаза смотрят прямо. По первому впечатлению — не то. Но в нашем положении надо рискнуть. Вызываем. Заходит в группу знакомый ассистент, надеющийся, видимо, получить в конце концов обещанную награду. Мне рассказывают: пришел, удивленно спросил оператора: «Что это в гримерной за парень сидит — носатый, худой, вида никакого, неужели на вашу пробу приехал?»
На следующий день — кинопроба. Оператор рассказывает, и я подтверждаю: парень этот удивительный, совсем на актера не похож, ни минуты на месте не сидит, то прибор помогает передвинуть, то интересуется, как заряжают камеру, то бросается плотнику помогать. Плотник говорит — дельные советы этот парень дает. Оказывается, он на военной службе в Театре Советской Армии был рабочим сцены. Ночью в казарме, а днем помогал декорации устанавливать. Смотрю, руки у него действительно не нежные, опытные руки, глаза внимательные, в перерыве сидит не в кресле, как другие, а на полу или на ящике с гвоздями.
Так появился у нас Алеша Журбин, а когда стал сниматься в первых эпизодах, то стало всем ясно — бутылку шампанского надо немедленно отнести Николаю Коварскому.
Но я меняю игривый тон этих воспоминаний. В лице Алексея Баталова я нашел умного, интеллигентного, способного актера с настоящей мхатовской школой.
Критики писали, что Алеша Журбин в исполнении Алеши Баталова открывает совершенно новый характер молодого рабочего, современного, опрокидывающего начисто штамп, установившийся на сцене и в кино, ограниченного энтузиаста, «бодрячка» и танцора.
Но молодой актер не только быстро разобрался в технике съемки, суя свой нос и в камеру, в звуковой пульт и во все, что его интересовало вокруг. Он удивительно быстро усвоил технику актерской игры в кино, ее специфику, рожденную зоркостью объектива и чуткостью микрофона.
Мне сразу понравилось в нем то, что он, будучи верным выучеником мхатовской школы, относится к ней без школярства, гибко и удивительно тонко понимает ее применение к актерскому искусству кинематографа. Он и стал вскоре кинематографическим актером с головы до пят. Его отличные, талантливые работы в картине М. Калатозова «Летят журавли», в «Беге» Алова и Наумова, в «Девяти днях одного года» М. Ромма подтверждают это.
Какими своими качествами и средствами он достиг успеха? Я думаю, он достиг его потому, что, несмотря на свою театральную школу, а может быть, именно благодаря ей, понял не только высокую ценность слова, но и не менее дорогую цену молчания как действия. Что слова? Их зачастую щедро бросают с экрана в зал ловко, правдоподобно, легко, будто шелуху от семечек. Глубину переживания очень трудно передать без слов, но это, несомненно, великая особенность кинематографа, открывшего миру крупный план. Этим искусством в совершенстве владеет Алеша Баталов. Он понял и границы перевоплощения, достигаемого особыми, не похожими на сценические, средствами.
Алеша снялся в шести моих фильмах («Большая семья», «Дело Румянцева», «Дорогой мой человек», «Дама с собачкой», «День счастья», «В городе С.»). И все эти роли я вспоминаю с радостью. Работа сблизила нас, он научился понимать меня с полуслова, я изучил досконально все его сильные и слабые стороны, его особое умение молчать, реализовав на опыте мудрость пословицы: молчание — золото. Природа его особого обаяния чисто кинематографическая, она в его глазах, в которых отражается внутренняя жизнь персонажа, невысказанная, а потому особенно глубокая. На этом мы построили роль Гурова в «Даме с собачкой».
Взлет Алеши был поистине стремительным, «Летят журавли» принесли ему мировую славу, многие годы он был для нашего зрителя (да и теперь является) одним из любимых киноактеров.
Но и теперь, насколько я знаю, нет в нем ничего «актерского», капризного, нет ничего от «кумира», которому все дозволено. Его руки по-прежнему одинаково умело держат и шариковую ручку, и ключ «на шестнадцать», и рубанок, и пилу. Его верная любовь — машина. И не потому только что на ней можно с комфортом ездить, а не давиться в троллейбусе. А еще и потому, что в ней можно копаться, подчинять себе ее нутро, обращаться с ней на «ты». Руки у него и теперь часто темные от автола...
Выражения зрительской любви он принимает неохотно, стесняясь и даже робея. Он был и остался человеком скромным.
Как-то, ища уединения и прячась от любопытных взглядов, мы избрали в обеденный перерыв самый отдаленный и скрытый от публики столик в ресторанчике. Поговорили о предстоящей съемке, о том, чего достичь в ней и чего избегнуть, как вдруг, откуда ни возьмись, появилась у нашего столика, очевидно, супружеская пара. Военный моряк, кажется капитан второго ранга, чуть седеющий, и его супруга, немолодая симпатичная женщина. В руках у моряка был букет цветов, и он как-то неумело, неуклюже протянул его Баталову. При этом супруги хором, стесняясь и стоя немного навытяжку, одновременно, как по команде, произнесли: «Товарищ Баталов — примите от имени зрителей Азово-Черноморского края!» Я посмотрел на Алешу, сильно покрасневшего и не знавшего, куда деть букет. Он что-то пролепетал в ответ и, заметив, как пишут в стенограммах, «оживление в зале», готов был, кажется, залезть под стол. Наше «инкогнито» было раскрыто, и Алеша, быстро расплатившись с официантом, стал тащить меня к выходу. И это отнюдь не было кокетством — таков он по своей натуре.
Одна из наших бед — расточительность. Я не о материальной стороне говорю, а о духовной расточительности. Через актера кинематограф разговаривает с миллионами. Сила слова, сила молчания может запасть в душу, а может пройти как бы сквозь нас, как через грубое сито, и не оставить следа.
Есть актеры, которым верят, а есть такие, которыми любуются, потому что они неописуемые красавцы и даже лгут с экрана красиво.
Актер, способный говорить с экрана правду, большая редкость и огромная ценность. Мы расточительны и не умеем хранить эту ценность, часто не умеем отличать чистое золото от подделки!
Хейфиц И. Алеша. // Советская культура 1988. 19 ноября