Так называлась выставка Ильи Кабакова во дворце Кверини, проходившая, как и Венецианский фестиваль, в рамках Биеннале. Самый знаменитый наш художник, живущий на Западе, предложил вопрос о нашем (зрителя, художника) месте между старым и современным искусством. Воображаемый музей Кабакова разместился в настоящем музее и был обжит на трех уровнях. Фрагменты стилизованных «старых» картин в дорогих рамах расположились под потолком и уходили за его пределы в высь, недоступную взгляду посетителей музея. Зато в эту живопись, уплывающую за облака, вперялись, как бы из прошлого, по-старинному костюмированные огромные муляжи зрителей.

За «современное искусство», которое мы можем разглядеть (поскольку оно нам по росту), на выставке отвечала серия «мусорных» фотографий последних десятилетий — она состояла из репортажных карточек, фрагментов известных спектаклей и фильмов. Эти фото комментировали кусочки текстов из русской поэзии ХIХ века, не связанные с визуальным рядом никакой логикой.

А в пол — то в одном, то в другом месте — в застекленные боксы были вмонтированы макеты пейзажей, которые мы могли с удивлением рассматривать или не заметить. И (в последнем случае) на них наступить или пройти мимо.

Кто сегодня может считать себя «великим художником»? — вопрос, на который, по Кабакову, ответит только история. А нам бы не пропустить то, что притаилось буквально под ногами, но что не всегда открывается взгляду, изношенному потоком визуальных образов, среди которых всем приходится и даже предписано жить. Однако «новое видение» — это вскрытие способности, помогающей обнаружить визионерские или обыденные, но именно потому вполне фантастические обмолвки реальности. Эта выставка оказалась совершенно незапланированной рифмой к «трехмерному» концепту Венецианского — самого старого и модернизированного — кинофестиваля, включавшего два конкурса («Венеция-60», «Против течения») и параллельную программу «Новые территории». Эта же выставка помогла разгадать и мотивацию распределения главных наград, обозначивших на время место российского кино в фестивальном пейзаже.

Возвращение почетного места соответствовало желанию жюри высмотреть среди конкурсантов нового режиссера, а не воздать должное заслуженным и священным фестивальным «чудовищам». Даже если фильм Андрея Звягинцева и полученные им призы напомнили некоторым наблюдателям несообразный монтажный стык стихотворных строчек и сереньких фотографий на кабаковской выставке. Таким образом, две главные награды «Возвращению» (в основном конкурсе и за дебют) наметили очертания нашего нового «метафизического» кино, в котором просвечивались «макет» нашего старого кино и образ «великого художника». (Все, кому еще не лень, сравнивают Звягинцева с Тарковским, а «Возвращение», где страдают мальчики Иван и Андрей, — не только с его «Ивановым детством», но и с другими картинами.) На удачу дебютанту сыграло, видимо, совпадение протяжного ритма и стилистики его фильма с идеалами фестивального мейнстрима — преломление по-отечественному загадочных и душевных пейзажей с «загадочной» сценарной невнятностью. Притом что трофеи возвращены на сей раз картине, которая не давит сюжетной экзотикой и могла быть снята в Голландии, например, или в Южной Корее. Хотя, наверное, с большей драматургической подробностью и проработкой деталей. Но пока история разрешит дискуссии о том, кто из наших современников получит звание «великого», с озерного края Ленинградской области повеяло на венецианское жюри свежим воздухом и озерной поэзией (или глубокомысленной притчей). <...>

Абдуллаева З. Где наше место? // Искусство кино. 2004. № 1.