Раневская Фаина Григорьевна родилась 27 августа 1896 года.
Происходя из состоятельной буржуазной семьи нефтепромышленника 2-й гильдии Фельдмана, Фаина, подобно Нине Заречной, выбрала неверную стезю провинциальной актрисы, подвигаемая мощным инстинктом лицедейства, хотя внешние данные ее менее всего к этому располагали. Из Чехова же заимствовала она и псевдоним, который навсегда стал ее фамилией.
Место и судьба Раневской в советском кино были типологичны и одновременно уникальны, как уникальна была сама ее артистическая личность. Она придала статус достоверности идеализирующей максиме основателей МХАТ: «Нет маленьких ролей, есть маленькие актеры». Отделить ее роли в кино от театральных можно только механически. Киноактрисой в собственном смысле она не стала никогда. Кинематография СССР была попросту недостаточно емка, чтобы освоить актрису такого масштаба и такой нетривиальной индивидуальности. Как многие ее коллеги, она была театральной актрисой, которая, по мере поступления предложений, снималась в кино. В то же время , безразмерную и долгоиграющую , популярность ей принес экран. Притом не какие-нибудь главные, «звездные» роли, а сопутствующие, подчас эпизодические, которые, однако, становились фирменным знаком фильма, залогом его долголетия.
Для кино Раневскую «открыл» начинающий режиссер М. Ромм, дерзнув пригласить ее на роль г-жи Луазо в свой дебютный — притом немой во времена звука — фильм «Пышка» (1934). Дерзнул, потому ж что все в облике Раневской, казалось, противоречило эталону экрана, его женским образцам. В свою
очередь, Фаина Григорьевна согласилась, перепутав Михаила Ромма с маститым Абрамом Роомом. Случай оказался счастливым для обоих. Впоследствии все нестандартное В Раневской — утиный нос, печальные базедовые глаза, огромность ступни, кенгуровость фигуры, неожиданная при этой неуклюжести грация — буквально все окажется неотразимо киногенично: исполнено ума, таланта и стихни лицедейства.
Грубая мещанка Луазо определит надолго и для многих режиссеров «амплуа» Фаины Раневской — ведь кино склонно скорее следовать «типажности», нежели взламывать ее. Актриса взяла это на себя, расположив своих «обличаемых» в огромном диапазоне — от артистичности анекдота до сатирической гиперболы, от сказочного намека-урока до трагикомедии.
Как могла бы чепуховая фраза «Муля, за мной» войти в языковой пласт нации, если бы не незабвенная Леля («Подкидыш», 1939, реж. Т. Лукашевич) с дачным мужем на буксире, в той же мере воплотившая чеховское «жена есть жена», как и неподражаемо советское, даже московское, цветастое, топорное и мажорное представление 30-х о «жить стало лучше»... А чеховская маниакально блюдущая приданое «мамаша» («Свадьба», 1944, реж. И. Анненский), которая заставляет остро пожалеть, что Раневской не довелось сыграть ни Зюзюшку в «Иванове», ни Шарлотту в «Вишневом саде» (впрочем, одна ее Мурашкина на телеэкране — целый катехизис чеховского театра). В интриганстве сказочной мачехи из «Золушки» (1947, реж. Н. Кошеверова и М. Шапиро) нет-нет да и отзовутся интонации наглой «коммунальной» склочницы «со связями», а сквозь рисунок алчной американской генеральши Мак-Дермот («Встреча на Эльбе», 1949, реж. Г. Александров), каковых Раневская, разумеется, сроду не встречала, просквозит отечественный прототип (социо-фрейдистский сдвиг собственного опыта на условный «запад» типологичен для кино «холодной войны»).
Фирменное амплуа Раневской могло сгуститься до типажной плотности в роли барменши Вурст («У них есть Родина», 1949, реж. А. Файн-циммер и В. Легошин), а могло раскрутиться в кокетливую «дамкость» Маргариты Львовны («Весна», 1947, реж. Г. Александров). Но та аура, которой окружено в истории кино имя Раневской, непрочно прикреплена к отдельным ролям. Она намного значимее, весомее всех эпизодических Лель, Маргарит Львовен, бабушек, которых Фаина Григорьевна сыграла в очаровательных комедиях.
Однажды ей посчастливилось получить у М. Ромма роль хозяйки пансиона «Мечта» в фильме того же названия (1941) в жанре, близком к мелодраме или даже к «каммершпилю». А может быть, это Ромму посчастливилось, ибо в этой достаточно литературной роли Раневская приоткрыла такую едкую горечь знания о нищей и корыстной жизни своей героини, такую мрачную иронию слова «мечта», но и такое преодоление этого знания силой сердца, что если искать какие-то роли-путеводители по феномену Раневской, то прежде всего надо будет назвать умную хозяйку жалкого и респектабельного пансиона «Мечта» Розу Скороход. Но даже если прибавить к ней сыгранную на сцене жалкую и смешную Верди («Лисички»), то все равно дело не в этих трагических мгновениях, не столь заметных в потоке ее комедийности.
Дело в том, что скрытое ощущение трагизма бытия, жесткая ирония и горечь сквозят изнутри и наполняют смыслом ее щедрую, часто размашистую комедийность. Ее смех — всегда победа над извечной скорбью познания, о которой говорится еще в Библии. Вот почестях и недостоверных фильмах-инвективах, привязанных нынче, как связка воздушных шаров, к ее полновесному имени: именно аура образа актрисы, а не образов, ею созданных, велика тем, что она сумела вложить в эти недостаточные для ее таланта роли, объединив их в многоликий, поднятый до общечеловеческого образ.
Раневской редко приходилось играть умных, все понимающих женщин — врачей и учительниц, и не в том был ее Божий дар. Но одному образ, созданный ею из совокупности ролей, намного больше тех нечаянных комедийных недоразумений, в которые ее героиням доводится попадать по разным поводам. Раневская сродни тем печальным комикам, которые вышли из недр народного балагана и фарса, из смехотворной стихии, которых на экране представляют Чарли Чаплин и Джульетта Мазина, на театре — шуты Шекспира, на эстраде — Аркадий Райкин. Поэтому успех ее был всегда интегрален и никогда не делил публику на «массовую» и «элитарную». Раневская — актриса-клоун и актриса для трагедии: трагикомическая актриса.
Это определило и странность ее судьбы в театре и кино: она становилась тем современнее, тем нужнее, чем меньше могла успеть сыграть. Современные Фаине Григорьевне европейские авторы, выразители горьких парадоксов послевоенной и постиндустриальной эпохи, писали — один за другим — от «Недостойной старой дамы» Б. Брехта до «Визита дамы» Ф. Дюрренмата — те эксцентрические, трагикомические характеры, которые как будто были созданы по мерке Раневской. Кроме «Странной миссис Сэвидж» Дж. Патрика, они прошли мимо. Этот вакуум артикулировал Б. Брехт, признав в ней — по миниатюрному эпизоду рыночной торговки в спектакле «Шторм», — потенциальную исполнительницу мамаши Кураж, которую ей тоже не довелось сыграть.
Истории кино известно об эксплуатации актеров на студиях Голливуда. Но что знает история о творческом голодании таланта? Об актерах, для которых не пишут ролей, не ставят фильмов, не «эксплуатируют», а держат в вечном резерве? За свою долгую жизнь актриса не сыграла и 30 ролей на экране. Это очень мало.
Житейское одиночество Раневской было выражением на языке быта одиночества ее таланта. Одна из самых популярных актрис своего времени была одной из самых не-состоявшихся. Может быть, поэтому энергетика ее дара не иссякала, когда ее не стало.
Кроме артистической одаренности, Фаина Григорьевна обладала таким же едким остроумием. Ее словечки, бывшие достоянием частной жизни и театральной Москвы, никогда не предназначались для исполнения даже в узком кругу. Посмертные публикации носят отчасти апокрифический характер. Но даже если в «раневский фольклор» попадают чужие анекдоты, он несет отблеск ее прижизненной универсальной популярности.
В 1961 году Раневской было присвоено почетное звание народной артистки СССР.
Умерла Фаина Григорьевна 19 июля 1984 года.
Туровская М. Фаина Раневская// Кино России. Актерская энциклопедия. Вып. 1. М. 2002. С. 119-121