Музыка, звучащая с первых кадров, властно вторгающаяся в самые значительные моменты действия, придает фильму особенную этическую красоту. Музыка более всего содействует восприятию некоторых наивных по внешней видимости ситуаций в глубоко серьезном, возвышенном и обобщенном плане. Ее суровый, подлинно эпический строй позволяет наиболее полно ощутить все величие народного горя, силу, страстность м красоту патриотического порыва, размах и удаль в моменты народного ликования, Во многих разговорных сценах музыкальное действие развивается как бы в «скрытом виде», что находит выражение в особом ритмическом и интонационном строении самих речей, в наличии вплетающихся в диалоги небольших музыкальных или просто звуковых вставок, нередко — значительности пауз. При этом с необычайной гибкостью происходит переключение диалогов в музыку, наложение одного на другое, в также «перерастание» в музыку немузыкальных звуков!
В иных случаях музыке преднамеренно противопоставляются нестройные, разноголосые шумы (так происходит, например, в прологе, при пении монгольского отряда вслед за эпизодом, сопровождавшимся песней, этим подчеркивается контраст между картиной мирной жизни и образом диких, жестоких захватчиков. Для того, чтобы оказалось возможным воплотить в жизнь всю грандиозность замысла, необходим был соавтор-музыкант, конгениальный Эйзенштейну по творческой силе. Таким оказался Сергей Прокофьев, Правда, индивидуальности этих двух художников в общем-то не совпадали. У Прокофьева за редкими исключениями, мы не встречаем той патетики, грандиозности, к которым влекло Эйзенштейна. Впрочем, может быть именно различие их творческих обликов и оказалось залогом того, что они так великолепно дополнили друг друга. Притом у обоих нашлись все же созвучные струны, позволившие им достигнуть такого контакта и взаимопонимания, которые редко встречаются между режиссером и композитором.
Эмилия Фрид. : «Музыка в советском кино» // Прокофьев.