Нас было много. Кроме папы и мамы — шесть человек. Я перечислю всех по старшинству: Александр, Екатерина, Всеволод, которого в семье звали Лодей, Елизавета, Юлия и я — Мария. Разница в летах между мною и старшим, Сашей, — двадцать лет. Поэтому мои воспоминания о юности сестер и братьев, включая и Лодю, весьма неполны и во многом расплывчаты. Но одно я знаю твердо: мы были дружными и честными детьми. И шло это от отца с матерью.

Родители были из Пензы, но еще молодыми уехали в Москву. Отец работал доверенным лицом какой-то немецкой фирмы, у которой была целая сеть отделений во всех крупных городах средней полосы, Сибири и Дальнего Востока. Кроме того, существовали какие-то связи с Японией и Китаем. Я помню, что папа ездил и туда. Он очень мало бывал дома, постоянно в командировках, и поэтому его приезд домой означал радость для всех.

Небольшого роста, коренастый, с круглой седой головой (поседел очень рано), в очках, шумный, веселый, полный неуемной энергии, он был, по воспоминаниям старших, великолепным рассказчиком, а рассказывать было что — ведь он столько поездил по белому свету. Я была маленькой, но хорошо помню: раздается длинный-длинный звонок — это папа пришел с работы.

Дети, все, кто есть дома, высыпают в переднюю во главе с белой сибирской лайкой — Дружком. ‹…›

Мои первые воспоминания относятся к трех-четырехлетнему возрасту, значит Лоде было четырнадцать-пятнадцать лет. Это был лохматый мальчик, будто непричесанный, и почти всегда в гимназической форме.

Почему-то все остальные, кто учился, приходя домой, переодевались, а Лодя — нет. Ему за это попадало от Саши, который был чистюлей. Саше, как старшему, было поручено следить за Лодей. Очень часто, придя из гимназии, Лодя ложился на кровать, поднимал ноги на спинку и читал. ‹…›

Однажды Юля, вытирая пыль у Лоди, обнаружила под матрасом целую кучку каких-то тоненьких книжечек. Она позвала меня, и мы стали рассматривать их. На обложках в медальонах были портреты героев. Это были Нат Пинкертон, Ник Картер и Гарибальди. ‹…›

Еще он любил показывать фокусы — и в детстве, и позже, когда учился в университете и в Киношколе. ‹…› Он был волшебник. Пять горошинок и волшебное яйцо исчезали в его руках… и появлялись в самых разных местах. А самое главное, он сам увлекался — больше, чем мы. Наверное, он нас любил, а то не тратил бы времени на всякие забавы.

Вот, например, «теньки». Лодя очень искусно вырезал из бумаги персонажей какой-нибудь сказки. Потом натягивал простыню, за ней ставил стол и две свечи. И начиналась сказка теней. ‹…› Благодаря тому, что он хорошо рисовал, эти «теньки» были как живые, только маленькие и плоские.

‹…› Еще Лодя любил рассказывать сказки и фантастические, страшные истории. Это знают и кинематографисты — соратники его молодых лет. Рассказывал он, на мой взгляд, здорово. Я помню в его исполнении «Черного кота» Эдгара По и какую-то историю про обезьяну…

Пудовкина М. О брате // Пудовкин в воспоминаниях современников. М.: Искусство, 1989.