Руководители издательств, назначаемые из крупных партийных работников, и редакторы-выдвиженцы подвергали тексты жесткой идеологической правке, ничуть не уступая в этом смысле собственно цензурным инстанциям, а порой и превосходя их в своем рвении. Не менее роковую и зловещую роль играли руководители и функционеры так называемых «творческих союзов» — писателей, композиторов, художников и т. д., осуществлявших контроль за подведомственными им издательствами, редакциями журналов, выставками, зрелищными представлениями. Об этом свидетельствует сохранившаяся стенограмма заседания редакционного совета Ленинградского отделения издательства «Советский писатель». В июле 1946 г., незадолго до выхода постановления ЦК, на нем обсуждалась рукопись новой книги Зощенко «Рассказы. Фельетоны. Театр. 1941–1945».
Наибольшие претензии членов редсовета вызвал сценарий «Опавшие листья». Зощенко пытался отстоять его: «Если бы это была книга „Избранное“, я бы процедил его, но позвольте мне издать то, что я написал во время войны». Двусмысленную позицию занял В. М. Саянов, пытаясь «защитить» Зощенко от грядущих неприятностей: «У меня вызывает сомнения одна вещь — „Опавшие листья“... Зная примерно круг критиков и цензоров, я знаю, что к этой вещи могут быть придирки, поэтому пересмотреть кое-что нужно... Эту вещь нужно пересмотреть... писатель рискует вызвать нарекания критики... (Зощенко, перебивая: „Мы же не цензурный орган...“) Я не могу, уважая тебя, не говорить об этом... Иногда из желания говорить только приятные вещи в глаза, не указывают на то, что есть...»
Но все точки над i расставил А. А. Прокофьев, через год ставший секретарем Ленинградской писательской организации и заявивший с большевистской прямотой: «Я не читал этого произведения Михаила Михайловича (знаменитая формула! — А. Б.). Но хочу сказать в пользу разговора. Я имею в виду следующее: мы, члены Редсовета, имеем право указывать автору на то, что, по нашему мнению, идеологически слабо или не так желательно в книге. Да, мы не цензура. Но мы в то же время должны следить не только за стилистикой, но и за политикой. Цензура имеет свои законы, но мы можем, не вступая на ее путь, тоже указать Михаилу Михайловичу. В цензуре тоже люди сидят не о семи головах, но та редакционная работа, которую мы делаем, является помощью цензуре».
За публикацию сценария высказались Ольга Берггольц и Николай Никитин. Последний (напомним, что все это происходило еще до выхода постановления) попробовал примирить выступавших: «Ясно, что мы обязаны обсуждать с идеологической точки зрения, но не в порядке замены цензуры».
Понятно, что вся эта «полемика» потеряла после августа какой-либо смысл. Книги попавшего в идеологический штрафбат писателя не выходили в течение 10 лет — до издания в пору «хрущевской оттепели» в 1956 г. «Избранных рассказов и повестей. 1923–1956». В «Деле автора М. М. Зощенко по изданию отдельных произведений» за этот год, также сохранившемся в архиве, помещена так называемая «внутренняя рецензия» Д. А. Гранина, в которой он горячо рекомендует издательству выпустить эту книгу. Весьма примечательна аргументация автора рецензии, решившего, для пущей убедительности, говорить с теми, от кого зависела судьба книги, на понятном им «партийном» языке: «Наконец, издание сборника лучших рассказов Зощенко имеет и политическое значение — наша борьба за партийность литературы никогда не означала пожизненного отчуждения того или иного писателя без разумного ответа, достаточно вспомнить позицию Ленина в отношении сборника рассказов Аверченко». (Как известно, ряд книг Аверченко, в том числе сборник «Осколки разбитого вдребезги», включавший ряд рассказов из книги «Дюжина ножей в спину революции», был издан в двадцатые годы благодаря своеобразной рекомендации Ленина: «Огнем дышащая ненависть делает рассказы Аверченко — и большею частью — яркими до поразительности. ‹…› Некоторые рассказы, по-моему, заслуживают перепечатки. Талант надо поощрять».) Затем, видимо, спохватившись, решив, что, несмотря на апелляцию к священному имени, такой прецедент может сыграть скорее отрицательную роль, — напомним, что книги Аверченко в то время не издавались, а все издания его рассказов, советские в том числе, были запрятаны в спецхраны, — рецензент добавляет: «Пример этот может показаться бестактным по адресу советского писателя, но я привожу его не в порядке сходства, а для различия».
Блюм А. «Берегите Зощенко...» Подцензурная судьба писателя после августа 1946-го // Звезда. 2004. № 8.