Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
2025
Таймлайн
19122025
0 материалов
Поделиться
Родимый шум часов

Раскрывая дар повышенной чуткости — истинный дар Гии (ибо композиторский еще проблематичен) — как дар роковой для человека, автор подводит своего героя к краю противоречия, уравновесив печальную и смутную музыкальную фразу не чем иным, как именно всем этим земным миром, бесконечно прекрасным и любимым. Один из критиков сказал, что беда Гии в том, что он «не сумел найти свой крест», конечно, понимая под крестом подвижническое служение искусству. Другой критик вспомнил притчу о ленивом рабе, зарывшем в землю свой талант, опять-таки имея в виду не написанные Гией сонаты и симфонии. Да, здесь трудно спорить. Повышенная чуткость и отзывчивость очень затрудняет творческое собирание души. Но ведь и сами эти странствия по чужому бытию есть признак артистизма.

И, может быть, оборванная музыкальная фраза-призыв перелилась в благодарную улыбку тети Элисо, в десятки встречных приветов, мимолетных взглядов, кратких разговоров, оказавшихся прощальными. Как знать, может, не композиторская профессия, а они-то — другие — и есть Гиин крест? Должны ли мы забыть, что самоотвержение, самозабвение принадлежат к высоким нравственным понятиям культуры человечества?

Зайдя к часовщику Зурабу, одному из очередных своих друзей, Гия как-то забил в стенку гвоздь. В финале, когда героя уж нет в живых, мы видим, что Гиин гвоздь прижился, и клиенты вешают на него кепки. Вот, дескать, одна польза от человека, что гвоздь, и одно о нем осталось воспоминание — так тоже, причем серьезно, решили некоторые критики. Но ведь надо обладать чувством юмора и прислушаться к авторской интонации, обращенной и к Гие, своему alter ego, и к себе самому... Если же действительно говорить всерьез, то, разумеется, оценки этой оборванной жизни фильм не дает и на то не претендует.

Открытый — в самом буквальном смысле слова — финал выведен в часовую мастерскую, надо думать, не ради гвоздя. Вся сцена идет под стук часов. К последним кадрам он нарастает, и на крупный план, самый длинный в картине, выносится деталь — механизм часов. Колесики, пружинки, винтики, словно сердце, сотрясаются равномерными, нарастающими ударами. Часы, как известно, один из главных вековых знаков Времени — как шум волн, как стук падающих капель — эти метрономы, созданные самой природой эти вселенские ритмы: «Ропот моря — оркестр бесконечного множества инструментов. Есть один звук, родственный ему по содержательности... Это — узор нагоняющих и перегоняющих друг друга ритмов, когда падают капли — тоже капли в пещерах, где сочится со сводов и стен вода. И там, в ритмах, слышны еще и еще ритмы, и тоже до бесконечности. Они бьются, как бесчисленные маятники, устанавливающие время всей мировой жизни, разные времена и разные пульсы бесчисленных живых существ. И когда войдешь в мастерскую часовщика, то там опять слышен похожий шум от множества маятников, тоже родимый, тоже напоминающий земные недра и глубь морскую».

К родимому шуму часов вывел Отар Иоселиани свою картину, словно включив задыхающийся, сбитый, рваный ритм одного оборванного человеческого существования в мерный ритм мировой жизни. И вечности на суд отдано решение задачи (могут ли люди ее решить?), в чем же истинное служение: в аскетическом ли собирании души и самодовлеющем уединении творчества или в добровольном отказе от себя и очарованном, любовном саморастворении в людском инобытии? Картина «Жил певчий дрозд» дает разумно большой простор, так как в ней затронуты коренные проблемы духовного бытия и глубинные его противоречия.

Трудно назвать предшественников Иоселиани в литературе или других искусствах (речь идет, разумеется, о проблематике фильма). О том, как человек уходит от главного дела жизни, от творческого предназначения в плен сочиненных, не существующих, но якобы важных забот, отчасти рассказывала пьеса «Дикая утка» Генрика Ибсена. Опустошенность души от постоянного перевоплощения в другие жизни, смертельную усталость от калейдоскопа лиц приоткрыл Феллини в «8 1/2». К истинно внутреннему трагизму, заложенному в этом философском конфликте, приблизился Отар Иоселиани.

И конфликт этот предложен в форме бесконечно далекой от любого умствования, от разъятия на слои, пласты, знаки и символы. Предложен в забавном, остроумном, легком рассказе о бедолаге ударнике, которого вечно ругают за опоздания, об этом тбилисском бедном Макаре, на которого все шишки валятся. Уникальная философская эта картина снята далеко-далеко от мировых кинематографических центров, на небольшой студии «Грузия-фильм», у мутной зеленой Куры.

Зоркая Н. Фильмы и режиссеры // Проблемы современного кино. М.: Искусство, 1976.

Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera