
Аркадина в фильме «Чайка» режиссера Ю. Карасика, Катя в фильме «Ты и я» режиссера Л. Шепитько, Леся Украинка в фильме «Иду к тебе» режиссера Н. Мащенко — вот мои последние роли в кино. Все три были разными, сложными и каждой, я думаю, можно поспорить с приклеенным мне ярлыком актрисы на роли «волевых женщин со скрытым темпераментом». Актеры погибают, когда к ним приклеивают ярлыки. Самое страшное, что в какой-то момент они вдруг сами начинают верить в то, что ничего другого играть и не должны. Непонятно, кем и когда придумываются ярлыки. Но подхватываются и разносятся они мгновенно. И актер должен бороться, чтобы в ярлык не поверили. ‹…›
В последнее время от ряда работ в кино пришлось отказаться. А предложения были интересными. Года три назад ни за что не отказалась бы. Сегодня я чувствую, что это пройденный этап. Получится повторение самой себя. Пойду как бы по второму кругу. Снимаюсь сейчас в фильме режиссера Юлия Райзмана «Визит вежливости» в роли Нины Сергеевны — немолодой уже актрисы провинциального театра, в котором должна ставиться пьеса о гибели Помпеи. Автор не верит, что погрязшая в обычных, житейских заботах женщина сможет стать на сцене его героиней. Фактически сыграть придется две роли: Нину Сергеевну и ту Лючию, которую написал драматург. Работа интересная. Роль с перевертышем, с двойным дном. Но сниматься я стала не только из-за роли. В начале своей работы в кино я выбирала только роли, а теперь понимаю, что искать надо режиссеров-единомышленников. Роли и режиссеров.
У каждого режиссера свой почерк работы с актерами. В театре мы научились понимать друг друга с полуслова. В кино на первых порах всегда трудно. Приходится привыкать. Одни режиссеры видят в актере только исполнителя, другие слишком доверяют ему. Райзман — золотая середина. Он точно знает, чего хочет, чего добивается. Но в то же время доверяет актеру. Думаю, что, хоть он и требует отточенности исполнения, непрофессиональному артисту работать с ним легче. Начинающего актера Райзман поведет своим опытом, талантом. Я же очень остро ощущаю ножницы между жесткостью режиссерских требований и свободным, самостоятельным самопроявлением актера в роли.
Столкнувшись с Райзманом на съемке, я поняла, как неверно многое из того, что слышала о нем раньше — тоже своего рода ярлыки. Говорят, что он слишком увлекается деталями. Но ведь современный кинематограф вообще не существует без детали. Райзман уходит от прямолинейности решений, ищет нюансы, атмосферу, а как это выразить на экране, как не через детали.
...Сначала появилась деталь-движение, которым Берггольц поправляет волосы, потом возникла другая деталь — Берггольц картавит. Искусство невозможно без деталей. Райзман вовсе не закапывается в мелочи. Он любит, понимает детали, но всегда видит главное. Работать с ним очень интересно, хоть и сложно.
Пока еще я не совсем вижу характер и привычки моей героини. Да и нельзя, чтобы до окончания работы я знала о ней все. Я очень боюсь репетиций в кино. В театре другое: от репетиции к репетиции выстраивается роль. Но ничего не выйдет, если на съемке будешь пытаться повторить найденное на репетиции решение. Должна произойти сиюминутность рождения образа. Когда женщина рожает, она не думает о том, какой характер будет у ее ребенка, будет ли он геологом, химиком или поэтом. Обо всем этом она думает уже потом.
Сейчас идет процесс родов. Рождается роль. Я не стараюсь определить место и значение моей героини в будущем фильме. Я думаю о кухне. О той самой актерской кухне, о которой не говорят в интервью. Наверное, говорить, писать о ней и невозможно. Для этого надо одновременно быть психологом и актером, причем актером, оставившим свою профессию. Ведь если сороконожка начнет думать о том, что делает ее тридцать восьмая нога, она перестанет передвигаться. Мне лично было бы очень любопытно узнать, как работают другие актеры. Не для того, чтобы воспользоваться. Этим вообще нельзя воспользоваться. Нельзя пользоваться даже опытом собственных прошлых работ — получится штамп. Всякий раз надо искать заново. Каждая новая роль для меня белый лист. Перед ним страшно, очень страшно. И все зависит от первой строчки, от того, как скажешь первую фразу, как сделаешь первый шаг. Если начинаешь играть одного человека, а потом другого, образ не выстраивается. Нет роли, нет характера, если не развита начальная доминанта.
В «Шестом июля» сначала снимались малоответственные сцены. Меня предостерегали, что роль получается незаметная. Но впереди была речь Спиридоновой. Я знала, видела, как буду играть ее — истерично, на выхлестах. Речь задала тон всей роли, помогла найти верную интонацию в других сценах.
Многие актеры не любят пробы — говорят, что это унизительно. А я люблю процесс проб. Меня пробуют, и я пробую. Пробую костюм, пробую грим. В кино это очень важно именно в начале работы. В театре об этом думаешь уже перед премьерой. Во время проб «Чайки» я поняла вдруг, что Аркадина должна быть рыжей. Долго уговаривала Карасика, наконец, убедила. Возникли стилизованные костюмы, особая пластика, и стал появляться характер актрисы.
В «Визите вежливости» я начала работать, когда половина фильма была уже снята.
Райзман точно знал, какой должна быть моя героиня. Ему хотелось, чтобы получились две совсем непохожие женщины — Нина Сергеевна и Лючия.
Я не соглашалась, спорила, исходила из знакомого, привычного: как это — старая, изможденная, уставшая от житейских забот женщина, одевающаяся в кофты самодельной вязки, эта халда — и вдруг на сцене красивая, молодая Лючия. Нет! Нина Сергеевна из тех провинциальных актрис, которые всячески пытаются скрыть свой возраст, много красятся, ходят с вытравленными волосами.
Райзман не согласился. Сейчас я убеждена, что он прав. А вот к деталям несколько комедийного плана он отнесся с интересом. Но ручаться, что они войдут в фильм, нельзя. Снимается много дублей одного и того же куска с разных сторон, в разных интонациях. Актер не знает, что отберет режиссер.
Окончательная судьба роли будет решаться за монтажным столом.
Актеры о своих новых ролях // Искусство кино. 1972. № 10.