Г. Васильев. ‹…› у каждого режиссера есть какой-то круг, где он наиболее может выразиться. Мне кажется, что для Зархи и Хейфица их зона — это область картин, которые по-настоящему выявили лицо режиссеров — это такие картины, как «Моя родина», «Горячие денечки».

Я не совсем уверен, что если это вещь нужная, то ставить ее нужно им. Здесь дело не в том, что молодые ребята должны ставить картину о комсомоле. Я думаю все же, что это не их тема, если даже они и будут ставить эту вещь... ‹…›

Мне кажется, что они должны доработать вещь в том плане, о котором говорилось сегодня здесь.

И второе, мне не понравилось заявление (не помню кого — Зархи или Хейфица) на одном из прошедших совещаний, когда их спросили, их ли эта тема. Они ответили, что это не совсем их, но что они берут над ней шефство. Мне кажется, что для того, чтобы ставить картину, ее надо любить очень крепко. Только в таком случае можно ставить вещь.

С. Васильев. ‹…› Мне кажется неправильной, нездоровой постановка вопроса — «их это сценарий или не их». И вот почему. Товарищи, вокруг Зархи и Хейфица у нас на фабрике создалась нездоровая легенда, что эти два товарища непременно нуждаются в некоторой опеке со стороны всех нас. Об этих людях идут разговоры, как о молодых ребятах. Люди поставили не одну картину, в кинематографии работают далеко не один год, и только потому что они выглядят молодыми, мы говорим о них, как о молодых. Причем почему-то всегда кажется, что эти люди обязательно делают ошибки. Если люди приходят на дружескую коллегию обсуждать сценарий, который всеми нами признан бесспорно удачным, ставить этот вопрос не следует. Мое мнение — не слушать никого. Нравится сценарий, ставьте. Сейчас ребята стоят на абсолютно правильном пути. Сценарий бесспорно интересен, картина первоклассная. ‹…›

Зархи. Я отвечу на два вопроса, которые здесь задавались нам. Первый вопрос связан с выступлением Георгия Васильева. Вопрос о том, является ли это нашей картиной, любим ли мы ее или она является чужой. Вот каково положение, товарищи. Нужно сказать, что мы очень боязливо подошли к этой картине. Получив согласие на постановку этого сценария, мы особенно много не думали, не страдали и решили ее ставить. Нужно сказать, что о Тимирязеве было очень мало материалов, очень разбросанные. В течение трех месяцев мы рылись по всяким архивам. Мы пришли к выводу, что очень странно, что советское искусство прошло мимо этого изумительного человека. Потому что это был единичный случай, когда величайший интеллигент и величайший ученый всего мира перешел на сторону революции. Это был легендарный герой, легендарный человек нашей эпохи, которому уже было 80 лет. Мимо этого человека нельзя было пройти, мимо человека, которого знал весь мир и перед которым преклонялись величайшие умы человечества. Это обстоятельство заставило нас совершенно иначе подойти к этому делу. ‹…›

Хейфиц. ‹…› Является ли настоящая вещь целиком нашей, сидит ли она у нас в пальцах, как говорят пианисты. Сейчас она сидит у нас в пальцах. В настоящее время, по-моему, сценарий находится в таком состоянии по отношению к нам, что мы его ставить можем совершенно горячо. Это никоим образом не будет ремесленная работа. Я думаю, что на это мы бы не пошли. ‹…›

ЛГАЛИ, ф. 4437, оп. 16, ед. хр. 434, лл. 3–31.

Цит. по: Из стенограммы заседания режиссерской коллегии по обсуждению сценария «Беспокойная старость» («Депутат Балтики»). 5 мая 1936 // Из истории Ленфильма. Вып. 4. Л.: Искусство, 1975.