Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
Таймлайн
19122024
0 материалов
Поделиться
«Anna Karamazoff»
Фрагмент сценария

ВОКЗАЛ. ТУМАННОЕ УТРО. ПОЧТИ НОЧЬ.

На перрон прибывает поезд.

Вагон.

Из вагона спускается женщина.

Проводник подает ей чемодан.

Пальто легкое, воротник поднят.

Шляпа, вуаль — все по моде пятидесятых годов.

Женщина останавливается поправить чулок.

 

ПУСТОЙ ГОРОД. ТУМАН.

Большой потертый чемодан, перевязанный веревкой.

Женщина идет по брусчатой мостовой. Сношенные туфли на высоком каблуке. Идти неудобно.

Поправляет чулок.

На углу улицы военный ест мороженое. Женщина с чемоданом подходит к военному.

Любопытный взгляд женщины. Почти старое красивое лицо.

Военный отворачивается.

Наверное, она давно не видела мороженого. Кажется странным, что такая, даже элегантная дама вдруг так смотрит.

Человек растерян, но продолжает есть мороженое.

Женщина с чемоданом заходит с обратной стороны и смотрит, как он ест мороженое. Может быть, ей нравится этот военный. Может, она хочет его разозлить.

Не знаем, что у нее в голове, но военный от нее убегает.

Вот какова.

 

УТРО ТОЛЬКО НАЧИНАЕТСЯ.

Первый трамвай.

Женщина с чемоданом входит.

Покупает билет.

В вагоне рабочая смена. Тесно, и молчат.

 

ВЫСОКО НА БАШНЕ. УТРО.

Молодой человек почти повис на стрелках огромных часов.

Он что-то чинил или чистил в них. Мыл-мыл часы и тут вдруг чуть было не брякнулся.

Как Гарольд Ллойд.

И мы видим с точки зрения часов большую улицу, людей, машины.

Большой город.

А потом, уже с ее точки зрения, как что-то такое было на башенных часах, но все обошлось.

Это она разглядела и пошла дальше.

Может быть, мы нарочно не узнаем до конца, Москва ли, Ленинград ли?

Или еще какой-нибудь большой город?

Так снимем, что это станет не важным.

 

ПЕРЕУЛОК.

Стены высоких домов. Восходящее осеннее солнце освещает их боковым светом. Одинокая фигура женщины.

Она входит в дом.

Поднимается по лестнице.

Открывает ключом дверь квартиры.

 

КОММУНАЛЬНАЯ КВАРТИРА.

Женщина с чемоданом идет по длинному темному коридору.

Зажигает на повороте слабую лампочку. Прислушивается и стучит в дверь комнаты. Затем она открывает дверь своим ключом.

 

И МЫ ВИДИМ БОЛЬШУЮ ПОЛУПУСТУЮ КОМНАТУ.

На полу в центре комнаты догорает маленький костер.

Вокруг сидят три узбечки. Они одеты в паранджи. И у них маленькие дети.

Узбечки испуганно опускают чачваны. Женщина успевает заметить: одна старая и две молодые.

Старая узбечка встает, подходит и говорит (по-узбекски; перевод идет в субтитрах):

  • A-а, я догадываюсь, кто ты. Я знаю, кто ты. Входи-входи... я знаю, ты хозяйка.

Входи... Ты не пугайся нас. Садись... это последний стул. Мы не сидим на стульях.

Мы сидим на полу... Мы из Азии. Садись же... это же твой дом. Когда мы приехали, ключи дала соседка. Хозяйка к тому времени уже умерла. Садись же... это же твой дом... Одна русская женщина в Ташкенте дала нам этот адрес. Хозяйка пускала многих жить. Прости нас, что мы живем без спросу. Клянусь солнцем и его сияньем, мы ничего не трогали... все положили в шкаф.

Старуха вытаскивает окурок из коробочки. Закуривает от горящей палки.

Идет в пустой угол комнаты и приседает лицом в угол. Курит.

Кашляет.

СТАРУХА: Милиция не знает, что мы живем здесь. Соседи нас не выдают. Мы прячемся в этот шкаф. И тебе здесь тоже нельзя жить. Участковый милиционер нас выселит, как только узнает. (Плачет.) Господи, прости мне и тем, кто вошел в мой дом, и не прибавляй для обидчиков ничего, кроме гибели. Когда нашего сына однажды обидчики увезли от нас поздно ночью, мы долго ничего не знали. Одна знакомая русская женщина в Ташкенте дала адрес твоей матери... Сказала: очень хорошая женщина... Сказала: она вам поможет. (Плачет.)...

Одни... Старик не поехал... Совсем заболел и не поехал с нами, женщинами. До станции Арысь все было ничего. Потом пересадка на поезд. Пришел один жулик, говорит: давайте вещи донесу! Сволочь! Самаркандский жулик! Сволочь! Мы ему поверили... Что делать?! Денег нет! Вещей нет! Поезд ушел. (Плачет.) Русский не знаем. Начальник станции хороший человек... помог. Кто сделал на вес пылинки добра — увидит его! Кто сделал на вес пылинки зла - увидит его! Бедные мы! Бедные! Нет нам спасения! Когда приехали... город большой... твоя мать умерла. (Плачет.) Соседка пустила. Ключ дала от комнаты. Живите, говорит, тихо. Мы ничего не трогали. Все положили в шкаф. Целый месяц здесь... город большой... ничего не узнали. (Плачет.) Что сделалось с сыном? Никогда не узнаем... Мальчик заболел. Дворник ругается! Сволочь! Что делать! Милиционер-участковый ходит! Поймать хочет! Сволочь! Когда сотрясется земля своим сотрясением, в тот день выйдут люди толпами, чтоб им показать их деяния...

Вытаскивает еще один окурок из коробочки. Пытается его закурить. Окурок совсем рассыпается в ее руках.

Обращается к окну:

— Денег нет вернуться назад! Денег нет на хлеб! Бедные мы! Бедные! Нет нам спасения! Говорю себе: не плачь, не плачь! А ноги в тоске заплетаются!

Говорю себе: Почему же страх сжимает мое сердце? Смерть лишь переселение из одного дома в другой.

Говоришь: Жалко! Жалко!

Говорю: Молоко жалко больше! Не плачь, не плачь!

Говорю: В день смерти, когда и меня понесут, не думай, что я буду сожалеть об этом мире.

Говоришь: Это смерть!

Говорю: Могила выглядит темницей, но она освобождает душу!

Во имя Аллаха, милостивого и милосердного! Призываю в свидетели серые сумерки и ночь и все то, что она оживляет! Призываю в свидетели солнце и звезды на небе! Призываю в свидетели месяц, когда он зарождается, и зарю, когда она начинает алеть!

Призываю в свидетели день Страшного суда и душу, укоряющую себя.

Призываю в свидетели время, начало и конец всего! Ибо человек всегда оказывается в убытке! Аминь...

 

КУХНЯ В КОММУНАЛЬНОЙ КВАРТИРЕ.

Во время монолога две узбечки помоложе отважились сходить поставить чайник. Вдвоем, прикрывшись чачванами, идут по коридору.

На кухне они осторожно подкрадываются сначала у одному из кухонных столиков. Чужому? Достают из ящика коробок спичек. Одна из них зажигает спичку.

Прижавшись друг к дружке, приближаются к газовой плите.

Одна кладет горящую спичку на край горелки. Другая поворачивает кран газа.

Газ вспыхивает, и обе с воплем приседают. Ставят чайник.

 

В КОМНАТЕ.

Плачет ребенок. Старуха оборачивается и качает люльку, чтобы замолчал.

Продолжает:

—  Когда мы приехали сюда, соседка пожалела нас (плачет), дала ключ, пустила в комнату. Вещи мы не трогали. Все положили в шкаф. Свет дворник выключил. Живем без света. И зачем нам свет? Никто нам не помог. Где искать правду? Ничего не знаем.

Женщина с чемоданом оглядится вокруг. Встанет со стула. Откроет шкаф.

Попытается найти что-то очень важное. Ничего из этого хорошего не получится.

Из шкафа начнет вываливаться огромное количество вещей, бумаг.

Все больше и больше.

Наполнять начнет комнату словно водой. Книги, фотографии, письма...

Заплачет ребенок. Запричитают, засуетятся азиатки.

Женщина растеряна.

А старая узбечка все продолжет и продолжает:

—  Клянусь местом заката звезд! Клянусь тем, что вы видите, и тем, чего не видите! Клянусь месяцем и ночью, когда она повертывается, и зарей, когда она показывается! Нет, клянусь днем воскресения и клянусь душой порицающей!

Клянусь посылаемыми поочередно и веющими сильно и распространяющими бурно и разливающими твердо и передающими на

поминание, извинение или внушение! Клянусь движущимися обратно, текущими и скрывающими, и ночью, когда она темнеет, и зарей, когда она дышит! Но нет! Клянусь зарею и ночью, и тем, что она собирает, и луной, когда она полнеет!

Клянусь небом — обладателем башен и днем обещанным и свидетелем и тем, о ком он свидетельствует! Клянусь смоковницей, маслинным деревом, клянусь святой горой Синай и этим городом, что так великолепно безопасен! Клянусь зарею и десятью ночами и четом и нечетом и ночью, когда она движется! Клянусь солнцем и его сиянием и месяцем, когда он за ним следует, и днем, когда он его обнаруживает, и ночью, когда она его покрывает, и небом и тем, что его построило, и землей и тем, что ее распростерло, и всякой душой и тем, что ее устроило и внушило ей распущенность ее и богобоязненность!

Клянусь спустившимся покровом ночи и красотой дня засиявшего! Клянусь утром и ночью, когда она густеет! Клянусь мчащимися, задыхаясь, и выбивающими искры и нападающими на заре!

Клянусь горой! И книгой, начертанной на свитке развернутом!

И домом посещаемым! И кровлей вознесенной и морем вздутым!

Общими усилиями с грехом пополам все запихивается обратно в шкаф.

А старушка как бы успокаивается и обращается опять к женщине:

—  Бедные мы! Бедные! И нет нам спасения! Куда идти просить милостыню?

Говорю опять: не плачь! Свидетель время, начало и конец всего — ибо человек всегда оказывается в убытке... Курить очень хочется.

Женщина почти выбегает из комнаты. Старушка-узбечка — за ней, до самой входной двери.

И уже в дверях женщина, впервые:

—  Тебе ничем помочь не могу... Живите сколько нужно. А денег у меня самой нет. Все.

Роется в сумочке. Достает ключи. Отдает их старушке.

Отдает и начатую пачку папирос.

Спускается по лестнице.

 

ПОДНИМАЕТСЯ УЖЕ ПО ДРУГОЙ ЛЕСТНИЦЕ.

Звонит в дверь квартиры.

Не отвечают.

Она звонит во второй звонок, третий. Потом во все сразу — а их много.

Наконец, из-за двери голос ребенка:

—  Папочки нет дома! Мамочки нет дома!

Все ушли. На работу.

Женщина спрашивает:

—  Но, может быть, есть кто-нибудь?

А ребенок:

—  Нет никого. Все ушли.

 

ВТОРАЯ КВАРТИРА.

Тут мы видим обратную сторону двери. За дверью притаились трое: пожилая женщина, старая, но женственная, и двое молодых мужчин, в шляпах и плащах. С двух сторон они держат ее за локти как преступницу. Старушка и говорит детским голосом:

—  Нет... Никого нет дома. Я не могу открыть дверь.

Женщина опять звонит в дверь и продолжает:

—  Скажи, пожалуйста, девочка... Или мальчик?

ВЕРА ИВАНОВНА: Мальчик. (Это она скажет встревоженно.)

Мужчины сердятся на нее, считая, что она недостаточно правдиво врет.

ЖЕНЩИНА: Мальчик, как зовут тебя?

ВЕРА ИВАНОВНА: Сережа.

Мужчины бесятся, но отступать некуда.

ЖЕНЩИНА: Сережа! Скажи мне, пожалуйста, а бабушка есть у тебя?

ВЕРА ИВАНОВНА: Нет, бабушка давно умерла!

Мужчины в шляпах изумлены ее ответом. И показывают ей руками, что она окончательно сошла с ума.

ЛЕСТНИЧНАЯ КЛЕТКА.

ЖЕНЩИНА: Как жаль!

Постояла, помолчала, затем произнесла, прощаясь с дверью:

— Как жаль, я надеялась увидеть Веру Ивановну. Как жаль!

Прощай, милый мальчик...

И она стала спускаться по лестнице. Уже внизу она услышала доносящийся сверху голос:

—  Это я! Вера Ивановна! Я не узнала тебя, не узнала...

 

КВАРТИРА.

Женщина входит в квартиру и видит встревоженные и даже испуганные лица.

ВЕРА ИВАНОВНА: Входи же... О, Господи! Ты вернулась... О, невозможно, но ты вернулась...

Старушка бросается обниматься:

—  Я рада... Прости нас. Мы думали, что ты — фининспектор.

СТАРШИЙ БРАТ: Почему Вы сразу не сказали, что Вы не фининспектор?

ЖЕНЩИНА: Я не фининспектор.

ВЕРА ИВАНОВНА: Понимаешь ли, мы прячемся от фининспектора. Мы виноваты... Страшно виноваты... Мы воруем электричество. Да, ты не ослышалась. Подкладываем под счетчик такую штучку, жучок называется. А сосед, который все в этом деле знает, вышел... Вдруг, звонок. Вынуть жучок некому. Они же дети, ничего не понимают в этом.

Знакомься — это мои сыновья...

И она опять бросается на плечи женщине и плачет:

—  Видишь ли, от того, что мы воровали электричество, вышел пожар на кухне — страшно смотреть... Идем.

И она ведет героиню на кухню. Мужчины за ними.

 

КУХНЯ.

Это действительно обугленная комната, совершенно черная, окна выбиты.

Ветер носит по воздуху сажу и паутину. На полу куча битой посуды.

Она хрустит под ногами.

Все останавливаются в черной комнате и смотрят на женщину. Лица еще не отошли от испуга.

Вдобавок, все, оказывается, вымазаны сажей.

ВЕРА ИВАНОВНА: Это был настоящий пожар! Все сгорело! Все!

Старушка несется в угол и показывает на обугленный, черный комод:

— Узнаешь? Это твой комод. Это был ваш комод... Когда Марья Александровна скончалась, она завещала этот комод мне. Очень хороший комод.

В одной половине мы хранили провиант. Мы его поделили с соседкой.

Соня держала в своем ящике картошку, а я курагу. Очень удобный был комод. Когда входишь, то сразу слева под рукой всегда ящик... нужный...

МЛАДШИЙ БРАТ: Вы же помните, что наша матушка левша, и сразу же, когда входишь на кухню, то прямо с левой руки всегда курага...

Старушка испуганно посмотрела на своих сыновей.

ЖЕНЩИНА: А в нижней половине комода что находилось?

ВЕРА ИВАНОВНА: Понимаешь ли, когда Марья Александровна умерла, то в завещании было сказано, что комод со всем содержимым она передает нам... и... что... если бы ты вернулась... мы... должны были...

ЖЕНЩИНА: Я хочу знать, а в другой половине, что находилось?

СТАРШИЙ БРАТ: Я Вам отвечу! В другой половине находились документы, письма, фотографии Марьи Александровны, Вашей матушки... она завещала их нашей матушке, и в случае, если бы...

ЖЕНЩИНА: Но комод сгорел со всем содержимым.

СТАРШИЙ БРАТ: Позвольте, но почему таким тоном? Ведь загорелся провод, мы Вам рассказывали. Огонь дошел до комода, комод был старый, он вспыхнул, когда нас не было дома...

ВЕРА ИВАНОВНА: Я же тебе говорю... мы....

ЖЕНЩИНА: Я уже слышала, вы воровали электричество.

СТАРШИЙ БРАТ: Да! Мы вставляли жучок, мы просили об этом соседа Василия Василича, и он вставлял. Он это умеет. И мы, как Вы выразились, воровали у государства электроэнергию, и воровали мы это потому, что были вынуждены это делать, так как Вы не знаете всех обстоятельств. Еще не знаете. Мы были вынуждены это делать, так как остались совсем разорены...

Да! Мы были разорены! У нас и без того ограниченный бюджет... И мы вынуждены были воровать, так как...

ВЕРА ИВАНОВНА: Замолчи! Умоляю!

СТАРШИЙ БРАТ: Нет! Отчего же? Обязательно скажу Вам, скажу... Вы обязательно должны узнать все до конца, мы отчитаемся перед Вами. Да! Мы обманывали, переступили через совесть, вставили с помощью соседа нечто, что спасло нас от полного разорения. Видите ли, за год до смерти Вашей матушки мы передали ей пакет денег, завернутых в газету. Тысячу рублей, завернутых в пожелтевшую газету «Правда»... Мы передали его, этот пакет, ровно за год до кончины Вашей матушки, Марьи Александровны, и просили его сохранить. Так у нас складывались обстоятельства. Я собирался жениться. Откладывал деньги. Откладывал много лет. Невеста сама недостаточно богата. Мы надеялись на сохранение денег у Вашей матушки. А так как порядочность Вашей матушки всем была очевидна, мы и отдали деньги на хранение до срока свадьбы!

И срывающимся голосом продолжил:

—  И вот, Ваша матушка скоропостижно умирает. Она оставляет нам в наследство ваш комод с архивом. Но денег мы в нем не находим! Как это понимать? Как быть? И вообще, Вам не кажется, что Вы нам должны эти деньги?

ВЕРА ИВАНОВНА: Замолчи! Это низко!

Вера Ивановна бежит в комнаты. Сын — за нею.

За дверью они скандалят.

На кухне остаются женщина с чемоданом и младший брат.

МЛАДШИЙ БРАТ: Деньги они хранили у Марьи Александровны в секрете от меня. Боялись, что выкраду и пропью. Есть такой порок! Но честно Вам скажу, что если б знал, что хранят деньги у Вашей матери, то непременно бы выкрал. И не напиться на год вперед, а вовсе наоборот — сохранить... Чтобы бежать от них. На юг, например. Да и невеста шла за него только лишь из-за денег...

Скандал продолжается совсем рядом.

Слышен голос старшего брата:

—  Сейчас же верни ей гребешок! Я требую вернуть гребешок!

И вскоре на кухню врываются Вера Ивановна и ее старший сын.

ВЕРА ИВАНОВНА: Вот, что осталось от Марьи Александровны... Вот возьми.

Она вынимает из волос гребень и протягивает его женщине:

—  Вот все, что осталось от Марьи Александровны. (Плачет.) Хотела его сохранить и подарить нашей невестке. Ведь он старинный... и из чистого рога.

Неожиданно ровным голосом продолжает младший брат:

—  Из будущего рога моего братца.

Старший брат вскрикивает, хватает кастрюлю с супом и замахивается на младшего.

Но мать невовремя защищает его. И вся кастрюля с супом надевается на голову Веры Ивановны. Голова оказывается в лапше. Женщина бросается и обнимает бедную старушку. Но немая сцена продолжается недолго. Неожиданно раздается страшный и тревожный звонок.

Все замирают еще на секунду, затем бесшумно несутся к входной двери.

Сквозь слезы Вера Ивановна опять подделывает свой голос под ребенка:

—  Но мамочки нет дома! И папочки нет дома! Никого... Никого нет дома.

Только я одна... (Плачет.)

 

ЗАБРОШЕННЫЙ ДОМ.

Он стоит за длинным дощатым забором. Вдоль забора идет женщина с чемоданом.

В провале забора — сад. И виден дом.

По аллее по колено в сухих листьях женщина идет к дому.

Особняк очень ветхий.

Скрипучая лестница на второй этаж. Женщина три раза звонит в колокольчик у дверей квартиры.

Наконец голос:

—  Открывайте посильней! Открывайте посильней! Рывком! Рывком!

Женщина попытается посильней. Затем сильным рывком на второй-третий раз распахнет дверь.

Видим маленького мальчика. У него течет кровь изо рта.

И ликующая девочка. Ей лет девять. Женщина понимает, что вырвала зуб мальчику.

ЖЕНЩИНА: Здравствуйте, простите, а Катерина Ив...

ДЕВОЧКА: Да-да! Входите же.

ЖЕНЩИНА: О! Простите, я не знала... я не хотела... Простите...

ДЕВОЧКА: Здравствуйте, не пугайтесь крови. Пожалуйста, входите!

Девочка пропускает вперед гостью.

Женщина проходит в глубину большой, сильно запущенной комнаты.

ДЕВОЧКА: Я благодарю, несказанно благодарю Вас за зуб. Мы уже мучаемся три дня, и, наконец. Вы... к нам. Все вышло прекрасно. К нам ведь никто не заходит. А Вы, раз-два — и зуба нет! Он не будет плакать. Он взрослый! Мог бы и в школу уже ходить. Проходите-проходите... Да-да, сюда вперед, вперед, здесь чище... Вы с дороги, издалека... я вижу чемодан, ну конечно, догадываюсь. Вы дочь Марьи Александровны... Марья Александровна много о Вас рассказывала...

У меня было Ваше фото... Вы меня не помните, я тогда только что родилась и была мала. Александра еще не было... Мой младший брат... Вытри кровь, быстрее же. Пальто, пожалуйста. Вот Катерина Ивановна, бабушка, а попросту баба Катя.

За столом сидит тихая, стриженная «на нет» бабушка.

ДЕВОЧКА: Вы должны помнить ее другой... лучшая подруга Вашей матушки, она была очень красивая. Да-да! Бабушку трудно теперь узнать. Она теперь коротко стрижена. Пожмите ей руку, она ответит на поклон...

Но это все, что она... она, понимаете ли, теперь ребенок. Я повзрослела, а она... Диффузия... произошла диффузия... знаете... как в присказке — внучка была мала и спала на печи, а бабка шила, ткала, пряла, пекла на внучку, ну... знаете... много действий... красивые глаголы, не буду перечислять их... а затем бабка стала очень стара и легла на печь, а внучка слезла с печи... Бессмысленно обращаться к бабушке, она безумна... Понимаете ли, когда мы жили в эвакуации на юге, баба Катя пошла за общим пайком... Она получала колбасу за нас всех — за меня... брата... дедушку... Отец с матерью к тому времени уже были в заключении, их взяли в самом начале войны, я их даже и не помню. Ну, так вот, короче, баба Катя пошла за общим пайком для всех нас и для всего нашего дома. Она была очень голодна. А паек был за всех соседей. Повторяю, а бабушка была очень голодна. Ну, она взяла да и съела ее, всю эту колбасу! И вернулась уже безумной. Ее как бы Бог покарал. С тех пор не говорит. Дело будете иметь со мной! Мари!

Девочка подает руку. Затем приглашает сесть. Садится сама.

ДЕВОЧКА: Зажми рот платком или выпей холодной воды. Ведь льется кровь.

Она зажимает рот мальчика полотенцем. Затем обращается через стол к гостье:

— Вы хотите спросить про дедушку, конечно, я Вас понимаю, но дедушки нет в живых.

Да, он умер. Умер год назад. Чего же здесь удивительного? Дедушка был очень стар... очень... Я повторяю, стар... очень... Он опустился. Он пил последнее время безо всякой меры, как человек, совершенно потерявший здравый смысл и понятие о своем положении. Вы удивитесь еще более, если я Вам скажу больше, чем нужно... Дедушка умер не своей смертью... Дедушку я... отравила. Александр был свидетелем. Он помогал мне... Слушайте, не удивляйтесь, я доверяю Вам. Вы ведь все-таки дочь Марьи Александровны. Я... видела сон. Бесовский сон... (Девочка закрыла глаза.) Мне было сообщено во сне... что если мы убьем дедушку, родители вернутся.. (Здесь она быстро и открыто посмотрела в глаза женщине.) Я взвесила все за и против и... мы убили дедушку...

Женщина вздрогнула и быстро спросила:

—  Как же это произошло?

ДЕВОЧКА: Очень просто, по Шекспиру. Мы свернули куль из бумаги. И когда дедушка уснул, мы вставили куль в ухо спящего и всыпали много соли. Дедушка умер.

Девочка встала и нервно заходила по комнате.

ДЕВОЧКА: Но родители не вернулись. Весы не сбалансировали в ту сторону, что хотела я. Знаете, наверное, прибаутку, что если взвесить на чашах весов Руанский собор и яблоки Сезанна... неизвестно, что перетянет. Так вот, родители не вернулись! Сон был бесовский. Я стала хозяйкой.

Девочка подходит к окну. Говорит, отвернувшись:

—  Брат не ходит в школу... я этого не хочу. Кажется, я Вам говорила уже об этом. Да, из убеждения. Брат ходить в школу не будет, я тоже... Мы вышли из общества. Думаю, насовсем!

Женщина подходит к ней. Обе смотрят в окно.

Женщина потрясена. Осторожно задает вопрос:

— А что говорила моя мать? Она одобряла твое решение? Я поняла правильно, ты дружила ведь с нею?

ДЕВОЧКА: Да, я дружила с ней первое время. Она влияла на меня, но затем наши убеждения разошлись. Слишком разошлись! Я ушла из-под ее влияния!

Девочка отходит к столу. Берет сигареты.

ДЕВОЧКА: Курите?

ЖЕНЩИНА: Да!.. Спасибо. Как же это произошло? Когда?

ДЕВОЧКА: Незадолго до ее смерти. Когда у Марьи Александровны в огороде поспела белая малина, в начале осени, мы должны были идти в школу. Мы не пошли. Александр должен в первый класс, я в третий. Марья Александровна настаивала. Я была против. Она простояла у нас под окном целый день — я ведь не открывала дверь. Уговаривала — я не открывала. Как всякий порядочный человек, она не донесла на нас.

ЖЕНЩИНА: И вы отдалились?

ДЕВОЧКА: Нет, мы отдалились раньше. Курите-курите! Сигареты на столе для натюрморта... дедушка оставил. Марья Александровна сказала мне как-то, что жизнь совершается по чьей-то воле, кто-то это с жизнью всего мира и нашими жизнями делает какое-то свое дело. Чтобы иметь надежду понять смысл этой воли, надо прежде всего исполнять ее — делать то, чего от нас хотят. Я с этим не согласилась. Тогда-то именно я и решила прекратить все.

ЖЕНЩИНА: Постой, постой! Так Марья Александровна сказала тебе, что жизнь совершается по чьей-то воле, что надо исполнять ее и делать то, чего от нас хотят? Это было причиной разрыва? А может быть Марья Александровна была права... Всех нас сажают в лодку, Мари, отталкивают от берега, указывают направление, и человек плывает и плывет с веслом... Может быть, Мари, и права Марья Александровна... Мир так устроен, Мари, каждый должен во что-то верить, каждый обязан хотя бы сначала... пройти школу... Ну, понимаешь ли, Мари, все-все начинают с грамоты...

ДЕВОЧКА: Обязан?

ЖЕНЩИНА: Ну, если хочешь, то да, обязан.

ДЕВОЧКА: Я поняла.

Девочка нервно заходила вокруг стола.

ДЕВОЧКА: Если голодного, полуслепого, взяли с перекрестка, привели в крытое место прекрасного заведения, накормили- напоили и заставили двигать вверх и вниз какую-нибудь палку, то очевидно, что прежде, чем разбирать, зачем его взяли, зачем двигать палкой, разумно ли устройство всего заведения, нищему прежде всего нужно двигать палкой. Если он будет двигать палкой, тогда он поймет, что палка эта движет насос, что насос накачивает воду, что вода идет по грядкам...

Женщина смотрит отстраненно в окно.

Вдруг продолжает, как бы про себя:

—  Тогда его выведут из крытого колодца и поставят на другое дело, и он будет собирать плоды и войдет в радость господина своего и, переходя от низшего дела к высшему...

Ее внезапно прерывает девочка (с сарказмом):

—  Вот-вот! Так же, приблизительно так же и Ваша мать, Марья Александровна. Она говорила, если идти нищему все дальше и дальше понимать устройство всего заведения и участвовать в нем, он никогда и не подумает спрашивать, зачем он здесь, уж никак не станет упрекать хозяина.

Женщина смотрит на унылый осенний пейзаж. В забытьи продолжает:

—  А потом... потом они устают... (Здесь она спохватывается.) Я не то, не то... не то хотела сказать.

Тут она видит перед собой девочку. Девочка держит в руке зажженную сигарету. Умело затягивается. Выпускает дым. Опирается рукой об стол.

ДЕВОЧКА: Вижу... А мы вот, мудрецы. Хотим есть хозяйское, а делать не делаем того, чего от нас хочет хозяин, и вместо подчинения сели в кружок и рассуждаем, зачем это двигать палкой? Это глупо! Вот и додумались до того, что хозяин глуп или его не должно быть над нами, потому как мы умны и лучше других, но без воли никуда не годимся, и надо нам как-нибудь самим от себя избавиться!

Женщина возбуждена, потрясена — то ли видом девочки, то ли словами ее. Кричит:

—  Замолчи, девочка!

Девочка гасит сигарету.

ДЕВОЧКА: Не хочу! Один, мне незнакомый мужчина, но, кажется, бывший друг Вашей матери... он так же, как и я, отошел от нее... так вот, этот человек, со всей своей семьей, а у него были дети, засел в подпол своего дома и сидел много лет, и когда их обнаружили, этого мужчину арестовали, конечно, а дети его почти ослепли, и когда они увидели свет Божий, он и ослепил их, они ничего не понимали... и как слепцы...

Девочка подходит к окну и заворачивается в штору.

ДЕВОЧКА: Живо себе представляю... эти выходящие из-под пола бледные лица... отсыревшие платья... пальцы, почти осязающие воздух, прозрачный весенний воздух... слезящиеся глаза... Так могли бы и мы... Я к этому приближаюсь. Мы спрячемся от всех... Мальчик забудет сверстников... Их игры... Я докажу...

Девочка опускается лбом на подоконник. Женщина гладит ее по голове.

ЖЕНЩИНА: Ты больна, Мари, все в тебе болезненно... Может, жар... Девочка....

Девочка говорит, не поднимая головы, хрипло и тихо:

— А что если больной, засевший на всю жизнь в темный подпол, огадивший этот подпол и воображающий, что он погибнет, если выйдет наружу, спросит себя, что такое жизнь? Очевидно, он не мог бы получить на вопрос, что такое жизнь, другого ответа, как тот, что жизнь есть величайшее зло.

ЖЕНЩИНА (напряженно): И ответ больного был бы совершенно правилен, но для него только, сумасшедшего!

Девочка резко поворачивается.

ДЕВОЧКА: А что как я такая же сумасшедшая?

ЖЕНЩИНА (испуганно): Я не знаю, может быть.

ДЕВОЧКА (возбужденно, открыв широко глаза): Ну же, дальше! Что ты этим хотела сказать?

ЖЕНЩИНА: Ты говоришь мне ты?!

ДЕВОЧКА: Ну, что же, дальше! Что ты хотела сказать?

ЖЕНЩИНА: Я не знаю... Мари... Но тебе нужно отдохнуть... Ты больна?! Ты должна замолчать, Мари... ты...

Девочка вскочила на диван.

ДЕВОЧКА: Говори, говори дальше! Может, положить в больницу и замолчать! Что делают с сумасшедшими, а-а?!

ЖЕНЩИНА (раздражаясь): Замолчи, Мари!

Я ведь ничего... Ты сама, сама ведешь эту речь... У тебя жар... и ты больна...

ДЕВОЧКА (почти кричит): Ты все сказала! Я отлично тебя поняла! Ты такая же, как все!

И твоя мать не была святой!

ЖЕНЩИНА (не сдержавшись): Бездушная! Замолчи!

Старуха с мальчиком прячутся за столом. Девочка кричит:

—  Да! Она не была святой! Не буду молчать!

Женщина подбегает к дивану. Хватает девочку за руки.

ЖЕНЩИНА: Ты не смеешь! Ты безумная!

Ты должна подчиниться мне!

Девочка отталкивает ее и спрыгивает с дивана.

—  Я подчиняюсь высшим инструкциям!

ЖЕНЩИНА: Хотела бы я знать, что это за высшие инструкции у безумной?

Девочка наступает на женщину. На глазах у нее появляются слезы.

ДЕВОЧКА: Кабы на каплю в эту минуту ты была умнее или если бы ты была леди, ты не посмела бы говорить мне это! Я, конечно же, расскажу о смерти твоей матери! Ха-ха-ха! Она не была святой! Слушай же...

Девочка продолжает наступать на женщину. Говорит шепотом и агрессивно:

—  Однажды она долго не приходила...

ЖЕНЩИНА (испуганно): Кто не приходила?

ДЕВОЧКА: Однажды Марья Александровна долго не приходила. Когда я сама пошла к ней, она не отвечала за дверью. Я сама взломала замок и пробралась к ней в комнату. Она лежала мертвая в своей постели, пятый день, никому не нужная, одинокая старуха! И ни одна душа, и ни одна душа не пришла к ней в комнату! Я первая обнаружила ее мертвой! Я подкралась к ее постели и почувствовала, что от нее воняет!

Женщина, не выдерживая больше натиска, бьет девочку по лицу. Кричит:

—  Замолчи!

Девочка, рыдая, тоже кричит:

—  От нее пахло! Она не была святой!

Она падает на пол. Рыдает.

Напуганная, растерянная женщина кидается к ней. Прижимает ее к себе.

ДЕВОЧКА (сквозь рыдания): Я помешалась... Я так надеялась... Я верила в святость твоей матери... Все рухнуло... Я верила в нее... верила, что она святая...

ЖЕНЩИНА: Ты устала.

ДЕВОЧКА (плачет): Все рухнуло... Я устала... Я очень устала... Ты ведь мне поможешь... Я задолжала всем деньги... Я давно не плачу за квартиру... У нас отключен свет... Я всем задолжала... Я спускаю квитки в унитаз... Мы давно живем в темноте... Спаси... Я устала... Все рухнуло. Я надеялась... я верила ей... я еще надеялась... Это было последнее... Все рухнуло... (Тут же, как бы отряхнувшись, в сторону мальчика и старухи.) Где вы взяли чай, если не было?

МАЛЬЧИК: У соседей одолжили.

ДЕВОЧКА (рыдая): Не сметь больше просить чаю без спросу! Не сметь!

Женщина гладит девочку по плечу.

ЖЕНЩИНА: Ты успокоишься, ты сейчас успокоишься. Ты оденешься, и вместе пойдем на улицу, милая, хорошая девочка. Мы пойдем, и ты покажешь мне дорогу на кладбище. Я ничего не знаю о Марье Александровне. Ты мне покажешь? А?

Женщина поднимается с пола. Протягивает руку девочке.

ДЕВОЧКА: Я успокоюсь, успокоюсь. Сейчас... Сейчас... Дайте поцелую ручку... Сейчас успокоюсь... Возьму шляпку, оденусь и провожу Вас. Вы должны мне простить...

Девочка несется к шкафу. Хватает пальто, шляпку, муфту. Возбужденно собирается. Носится из одного угла в другой. И уже у самой входной двери, когда они вместе заглядывают в зеркало, девочка улыбается. Поворачивается лицом к женщине. Тихо-тихо говорит:

—  Хотела Вам ручку поцеловать, да передумала! Не поцелую... и дорогу на кладбище не покажу... потому что... потому что я... маленькая! Я... все придумала! (Восторженно.) Вам понравилось?

И захлопнула дверь квартиры.

Женщина ошеломлена.

Затем бьется в закрытую дверь.

ЖЕНЩИНА: Открой мне! Открой же, умоляю, добрая, хорошая! Открой, умная, добрая, хорошая девочка! Открой! Видишь, я умоляю тебя, плачу, открой! Скажи, где же похоронили мою мать?! Ведь похоронена же она где-то... (Плачет.) Открой! Открой, девчонка, дверь! Открой, злая девчонка! Мне больше негде и не у кого узнать, а? Я ведь тебе поверила! Мари!

Дверь неожиданно приоткрывается на цепочку. В проеме девочка. Таинственно шепчет:

—  Итак, Вы заходите на Ивановское кладбище с переулка... в калитку... Вы увидите ее, замшелую, увитую плющом или еще чем-то. Когда откроете, не пугайтесь. На кладбище живет большая черная собака. Довольно добродушная. Откликается на имя Каплан. Она отведет... Ступайте за нею... на северо-восток... Слева будет усыпальница князей.

Вы резко сворачиваете в узенькую улочку между влюбленным гимназистом и дорической колонной. Улочка сузится в тропинку.., тропинку достаточно вертлявую и тесную... мимо цыганского островка... далее... далее... Справа будет нечто готическое, серое, высокое, и если стать к нему спиной... к готике, то прямо увидите куст шиповника, на краю огорода... а рядом.. холмик... на нем должна прорасти луковица, это я посадила.

Девочка захлопывает дверь.

Женщина с чемоданом сбегает вниз по лестнице.

 

ЦЕХ ИНВАЛИДОВ.

В большой пустой комнате в ряд стоят несколько строчечных машин.

За ними сидят инвалиды-мужчины и строчат. Длинные полотнища, похожие на паруса.

Эти длинные полотнища быстро сползают на пол.

Сминаются в волны. Растут на глазах. Наступают на нас.

Женщина с чемоданом борется с этими волнами.

Пытается пройти. Пытается спросить кого-то. Все-таки проходит. Поперек волн.

Входит в соседнюю комнату.

 

СМЕЖНАЯ КАМОРКА.

В комнатушке железная кровать, тумбочка. Целая баррикада бутылок.

Пройти к кровати можно только по тропке среди бутылок. Инвалид, старый, полуслепой Михаил Абрамович, лежит на кровати. Не то болен, не то пьян. Спит, что ли?

В ногах спит пьяненький его друг, тоже старик.

ЖЕНЩИНА: Михаил Абрамович, а, Михаил Абрамович! Узнаёте меня? Я дочь Марьи Александровны. Я вернулась... ничего не знаю... ничего не узнала...

Старик не спал.

СТАРИК: А! Вернулась! А Марья Александровна умерла! Уж год как... А ты вернулась! (Тормошит второго старика.) Смотри! Кузьма! Кузьма Петрович! Смотри, кто пришел! Давай не спи. Дочь Марьи Александровны! Вернулась.

2-й СТАРИК: А? Кто? Это которой деньги-то должны? Я, я деньги украл... Стыд... У Маши...

СТАРИК: Помолчи, Кузьма Петрович. Держи себя достойно. Знать не хочу твоих волнений. Имеешь дух напиваться, так держи себя достойно.

ЖЕНЩИНА: Михаил Абрамович... я... ничего не знаю...

СТАРИК: Дай вспомнить... прошлой осенью в последний раз посетила Марья Александровна меня, добрая старушка... И мы, как всегда, говорили душа в душу о самых важных предметах... Я не подозревал, что она стояла уже одной ногой по ту сторону, хотя чувствовал в ней слабость жизненную.

2-й СТАРИК. Это которая, каторжанка что ли? У, беда, беда...

СТАРИК: Что, Кузьма Петрович, молчи пока. В октябре, в самом начале, вдруг получаю записку: «Марья Александровна скончалась. Ждем Вас и распоряжений». Подпись было не разобрать. Все сказали: как бы детским почерком, не разобрали.

2-й СТАРИК: Я вор... Я это тебе не открыл... Свинья и подлец...

СТАРИК: Дай сказать, не путай... Пришел, а ее учреждение забрало в... больницу... пятый день шел... Пришел в больницу эту... Они не отдают... Спрашивают, кто я ей?

2-й СТАРИК: Сходим вдвоем, поклонимся, а? Деньги я отдам. Попросим прощенья, а?

СТАРИК: Я сказал, что я ей никто, просто хочу похоронить покойницу. Идите, говорят, в ее учреждение, если они вам разрешат, мы вам ее отдадим.

2-й СТАРИК: Вот встанем... Пойдем в баню... Будем людьми... Будем работать... Не воры...

СТАРИК: Молчи, мешаешь. Я пришел в учреждение и сказал, что хочу похоронить ее по-христиански, и не на вашем Стрелковом кладбище, а на нашем, Ивановском, где у нее огород был. Они спросили, кто я такой — это везде спрашивали. Я сказал, что никто. Тогда они ушли, посовещались и сказали, что делайте, что хотите, но от учреждения никого на отпевании не будет. Я сказал, что мы это переживем. Потом сказали, что помощи тоже не будет. Я сказал, что мы это тоже переживем.

2-й СТАРИК: Пойдем поклонимся... Работать буду... Много мы с тобой наработаем... Плакать не буду... Поеду в деревню... СТАРИК: Ее положили в некрашеный гроб и опустили в могилу, у края огорода, над которым столько лет трудилась милая старушка. Тело засыпали землей, все несколько минут постояли с непокрытыми головами над холмиком. День был пасмурный, но потом вышло солнце. Кузьма Петрович тогда слово сказал, не помню...

Второй старик, пьяница, совсем как бы отошел и произнес с выражением, как будто стих читает:

Прощай, милая сестра! Дай Бог всем нам прожить так, как прожила ты!..

СТАРИК: Вот если бы слова Кузьмы Петровича могли бы исполниться, и все мы хоть немного приблизились бы в своей жизни к ее жизни, то много радости и счастья прибавилось бы... между людьми... Вот и вся история Марьи Александровны...

2-й СТАРИК: Что за душа добрая... Я у ней все лето на огороде в шалаше жил... Дай Бог ей...

ЖЕНЩИНА. Хотела спросить еще вот: фото у Вас никакого не осталось? На память...

СТАРИК: Подожди! Как же, есть! Что-то осталось... Вот... только это.

Старик достает из тумбочки рентгеновский снимок легких.

СТАРИК: Другого ничего не осталось, только это.

Создалась пауза.

ЖЕНЩИНА: Михаил Абрамович, а что, ты в Бога веришь?

СТАРИК: Нет, я в Бога не верю. Я в химию верю... (Ко второму старику.) Вставай, вставай, Кузьма Петрович, пойдем, проводим к старушке Марье Александровне... (К женщине.) У Кузьмы Петровича собака-поводырь. Умная такая собачка... Одноглазкой зовут... Мы проводим...

2-й СТАРИК: Одноглаз! Одноглаз! (Шарит рукой у кровати.) Куда делся? Одноглаз!

 

ДОРОГА НА КЛАДБИЩЕ. ДЕНЬ. ВЕТЕРОК. По тротуару, ближе к домам, идут Михаил Абрамович и его друг-фронтовик с собакой. Беспородной и маленькой.

Оба старика в шляпах. Оба в темных очках. Идут обнявшись. Оба в галстуках, каких-то старых макинтошах, у обоих неверно, косо, застегнутых — ошибка на две пуговицы. Рядом спешит женщина с чемоданом.

2-й СТАРИК: Святой человек... труженица... не обидит мужика... Шампанское дарила по праздникам... Наработаем... Отдадим, увидишь...

СТАРИК: Понимаешь ли, мы Марье Александровне денег были должны. Всё тянули... Не было... А потом уж, когда в одночасье все случилось... не успели... Но мы отдадим, вот скоро уже...

Собака подводит всех к какой-то маленькой калитке. Калитка увита плющом или еще чем-то. Ветер треплет листву.

2-й СТАРИК: Вот увидишь, собаку продадим, а денег отдадим... Не воры... Прости нас...

СТАРИК: Вот!

Женщина открывает эту запущенную калитку. В ее проеме большое кладбище. В перспективе, в тумане, бегает большая черная собака и играет с мячом. Одноглазка тут же забирается на руки к хозяину.

2-й СТАРИК: Ой, закрой быстрей калитку! Там Каплан. Наша Одноглазка боится Каплана. Пристает к ней, покрыть хочет. Не пойдем дальше, наверное...

Женщина закрывает калитку.

2-й СТАРИК: Каплан эсерка известная... В вождя стреляла.

У-у, злющая была. В ее честь...

 

 

СТАРИК: Ну, ты зайдешь туда сама... Найдешь дорогу, собака отведет... Пойдешь по тропинке. Кусты раздвинь и увидишь. Узкая такая. Один раз налево. Упрешься в склеп, потом еще раз налево, потом направо... Совсем петлять начнешь... Упрешься в колонну, старинная, развалившаяся... Обойди — и прямо, прямо. Возле огородов будет ручей журчать... Тут же и будет Марья Александровна. Рядом плита, похожая на кушетку... Удобно посидеть. А на холмике что-то выросло... Может, тюльпан, что ли...

Они простились.

Замшелая калитка снова открывается.

 

КЛАДБИЩЕ. ДЕНЬ. ОБЛАКА НА НЕБЕ. Женщина с чемоданом входит в калитку. Тотчас вышло солнце. Огромные деревья гуляют и шумят на ветру.

Кладбище оказалось садом.

Тропинка сразу же зарастает кустами и крапивой. Их нужно раздвинуть, чтобы пройти вперед.

«На кладбище живет большая черная собака... Довольно добродушная... Откликается на имя Каплан...»

ЖЕНЩИНА: Каплан! Каплан!

Голос женщины звучит глухо. Деревья шумят непрестанно.

Собака стремглав примчалась. Поставила свои лапы на плечи женщины.

ЖЕНЩИНА: Каплан! Отведи, пожалуйста!

И собака пошла. Наша героиня за нею. «Слева будет усыпальница князей». Женщина резко сворачивает за собакой в узенькую улочку.

«Между влюбленным гимназистом и дорической колонной».

Затем улочка суживается совсем в тропинку, довольно вертлявую и тесную.

Собака шуршит кустами, оглядывается, не потерялась ли женщина. Все далее... далее...

«Справа будет нечто готическое, серое, высокое, и если встать к нему спиной...»

Но собака уже за кустом шиповника... на краю огорода... холмик... да! да!... женщина видит — проросшая луковица...

«Это я посадила».

И женщина с чемоданом перелезла через какую-то ограду и, наконец, нашла, что искала.

Рядом с холмиком оказалась плита, старая, добротная и вообще очень похожая на кушетку... можно посидеть...

Женщина садится на плиту.

Вдоль всего огорода течет ручей.

Напротив — колонна с разрушенной капителью.

Женщина очень устала за день. Недолго думая, она ложится на плиту.

Кладет зачитанную книгу под голову.

Засыпая, она следит глазами за маленькими ящерками, которые, вспыхивая, появляются в солнечных пятнах на колонне.

Видит их замешательство, когда вдруг от порыва ветра солнечные пятна начинают носиться по камням.

Монотонное журчанье ручья, шум деревьев, звуки насекомых и птиц сливаются вместе. Ветер перелистывает страницы выпавшей из-под головы книги.

Женщина, уютно свернувшись, спит на каменной плите.

Чемодан, перевязанный веревкой, лежит в ногах.

Рядом примостилась дикая черная собака. Издалека слышны глухие голоса. Можно понять, что это голоса детей.

Собака приподнимает голову. Прислушивается. Идет к ним.

 

ПОХОРОНЫ.

Издалека мы видим сцену. Группа мальчиков-школьников с фуражками в руках, плотно сомкнувшись, стоит возле могилы.

Взрослый, может быть учитель, произносит траурную речь.

Двое мальчиков, чтобы лучше все разглядеть, забрались на дерево.

Сидят на висячем суку.

Траурная речь закончилась. Яму стали закапывать. Некоторые мальчики заплакали. Те, что были на дереве, сорвались и чуть было не упали.

Собака, насмотревшись, вернулась обратно. Принесла к ногам женщины свой порванный мяч.

 

ЖЕНЩИНА СПИТ НА КАМЕННОЙ ПЛИТЕ. Светит последнее осеннее солнце. Словом, покой.

Где-то неподалеку с дерева упал плод. Может, яблоко...

Слышны приближающиеся голоса детей.

Это с похорон возвращаются школьники. Они строем идут по тропе.

Маленький мальчик отстал от процессии. Он горько плачет в рукав.

Сквозь высокую крапиву видит бездомную собаку.

На мгновение успокаивается, поднимает камень. Швыряет его в собаку.

Однако тут же спохватывается, опять горько плачет. Догоняет остальных мальчиков. Камень попадает в женщину.

Она просыпается. Тревожно оглядывается. Собака ластится к ней. Женщина успокаивается. Снимает перчатку. Гладит собаку и прислушивается к голосам.

Запричитал высокий голос:

— Не хочу шляпу! Не хочу шляпу!

Голос помоложе бормочет:

- Успокойтесь, Федор Петрович! Успокойтесь, ведь Вы же капитан, мужественный человек обязан переносить.

— Ничего я не обязан! Ничего... не обязан... Мой мальчик! Мой мальчик! Как же я его брошу, моего мальчика!

И человек побежал назад.

Другие голоса прокричали вслед:

— Цветы помяли!

— Вот! Цветы только помяли!

Затем послышался топот многих бегущих ног.

И совсем рядом, за кустом шиповника, женщина услышала остановившихся подростков. Один спросил:

— Как ты думаешь, приходить нам сегодня вечером? Ведь папаша напьется!

Ответ был:

— Может, и напьется.

— Там у них теперь хозяйка стол накрывает... Это поминки, что ли, будут... возвращаться нам туда или нет?

—  Непременно!

—  А вдруг и поп придет?

Спустя какое-то время вдруг один из подростков произнес:

—  Странно все это, горе такое, и вдруг какие-то блины, как это все неестественно по религии!

Один мальчик громко заметил:

—  У них там и икра будет.

Раздраженный голос отчитал его:

—  Я Вас серьезно прошу, Девяткин, не вмешиваться больше с Вашими глупостями, особенно когда с Вами старшие не говорят и не хотят даже знать, есть ли Вы вообще на свете!

—  Пошли! Пошли! Хватит ссориться. Вон папаша бежит... Опять плачет... Все цветы измял...

И голоса стали отдаляться.

Уже вечер. Темнеет.

Опять падает плод, сорвавшись с дерева. Наверное, яблоко... Поднимается ветер. Замолкают птицы. Становится пасмурно и холодно.

Женщина поднимается с камня-кушетки. Снимает с руки маленькое кольцо. Как-то незаметно шепчет что-то. Прячет кольцо под проросшей луковицей на холмике.

Она возвращается той же дорогой, что и пришла. Впереди — собака. Куст шиповника... за ним нечто готическое... далее, далее... Цыганский островок... греческая колонна... влюбленный гимназист... князья... Прощается с собакой.

Закрывает за собой калитку, замшелую, увитую плющом или еще чем-то.

 

ОПЯТЬ ГОРОД. ВЕЧЕР.

Женщина с чемоданом идет по улице.

Ветер усиливается.

Он заставляет ее покрепче застегнуться.

На повороте улицы видит двух цыганок. Как две зверюшки.

Они молча преследуют ее. Идут и идут.

В руках у них по маленькому вееру, и они истерически ими обмахиваются.

Женщина спешит. Спешат и они!

Женщина прибавляет шагу. Они также. И веерами все помахивают.

На следующем повороте выезжает цыган на телеге. Присоединяется к тем двум. Женщина спешит. А они все рядом, все ближе. И веерами все чаще, все чаще.

Она не выдерживает и поворачивается к ним.

Они остановились также.

Женщина вытаскивает из кармана пустой кошелек. Швыряет им в цыганок.

Они молча ловят его.

Зло смеются. Бросают в ответ прямо в женщину цветок.

Она ловит его...

На том и расходятся...

Вот на каком-то мосту ее застиг сильный ураган.

Такой, что она вынуждена была уже держаться за свою шляпу, спасать ее от ветра. И держаться за перила этого маленького моста.

Уж не знаю, как долго продолжался этот ветер.

Вдруг она видит, что на другой стороне моста точно так же держится за шляпу и за перила старушонка.

У нее какая-то авоська с продуктами. И она очень старенькая.

Шляпку ну прямо вот-вот сорвет сейчас ветер.

Потом ветер вдруг взял и понес их навстречу друг другу.

Они вцепились друг в дружку, обнялись. Противостояли так стихии, довольно долго.

А потом ветер так же их и разнес.

Она едва-едва успела обернуться. Увидела, что старушка была ей страшно благодарна за то, что она поддержала ее.

Идет дальше.

Вдруг у перил следующего моста или, может быть, набережной она видит мальчика.

От ветра он вцепился в перила.

Одет он так, как обычно одевают мальчиков в детских садах в важные праздники: на голове фланелевый белый капор с ушами как у зайца. Белая рубашка. На рубашке фланелевый же лифчик. От него идут висячие резинки, потом чулки. Ботинки. Галоши. Но на нем нет верхнего платья.

Она вроде бы хочет уже помочь ему. Ветер уж больно сильный.

А он раз! и отлетел от нее.

Тогда она начинает за ним спешить. А он ее вроде бы даже боится.

Странным начинает казаться, что же такое? Ее боится маленький мальчик с заячьими ушами, у которого нет пальто и который, может быть, заблудился.

Он убегает, убегает от нее.

В одну подворотню. В другую.

Он даже, более того, завел ее в какие-то разрушенные дома.

Это же послевоенное время. Какой-то гигантский дом стоит с пустыми окнами.

Там она побегала по этой как бы стройке. Видит его мелькание вдалеке...

В конце концов он заманил ее в такое непонятное место в городе, такое темное! Она уж стала озираться по сторонам. Увидела, наконец, его под каким-то фонарем, под столбом.

Побежала туда...

Он там упал...

Что-то звякнуло железное, и он исчез...

Она подняла.

Это деньги. Может быть, нужные ему... Посмотрела по сторонам, чтобы окликнуть его. Никого не увидела. Видит только маленький паршивый кинотеатр.

На крыше его и вокруг входа мигают лампочки на старинный манер.

В освещенном окошке кассирша пальцем зазывает ее.

Женщина с чемоданом подходит, чтобы купить билет.

Тут сзади к ней подходит какой-то странный человек и говорит, приподнимая шляпу:

—  Добрый вечер!

Она оборачивается.

А у него кровь льется из-под шляпы. Ни дать ни взять — пьяница подзаборный. Но — макинтош. Он продолжает:

—  Вы крайняя?

ЖЕНЩИНА: Да.

Срочно покупает билет на деньги мальчика. И быстрей в кинотеатр.

 

В КИНО.

Там уже полная темнота.

Капельдинерша взяла ее чемодан, повела по какому-то коридору и запихнула ее под черную занавеску. Фонариком стала освещать движение к какому-то месту.

Посадила ее.

Среди каких-то людей, сидит в темноте. Ничего не разглядеть.

Тут подходит мороженщица и продает ей мороженое.

Пока она искала копейки, за нее кто-то и расплатился.

Мороженщица ей осветила его. Это молодой человек.

А потом она осветила ее, чтобы она увидела, что за мороженое она ест.

Точно такое же, наверное, что было у военного в начале этой истории.

Фильм идет вовсю, потому что пришла-то она уже после начала.

Так как она опоздала, она не может понять, что за лента.

ОКАЗЫВАЕТСЯ, ЭТО НЕМОЙ ФИЛЬМ ДВАДЦАТЫХ ГОДОВ.

По городу, солнечному и старинному, идет женщина.

У нее в руке большой чемодан, перевязанный веревкой.

Она в шляпе, осеннем пальто. Останавливается прямо перед камерой. Утирает пот со лба.

ТИТР: Это Наташа. Она идет издалека. ТИТР: Ей хочется пить. Она устала.

Большая река. Наташа идет вдоль реки.

Рука гладит парапет из гранита.

Наташа оглядывается по сторонам, осторожно спускается по ступенькам к воде. Еще раз оглядывается и пьет речную воду.

Сидит на берегу.

ТИТР: Совсем одна. Что делать?

Две женщины, молодые и хорошо одетые, бросают камни в воду — кто дальше и ловчее.

Наташа заинтересовалась. Рука, поднимающая камень.

Наташа подходит к девушкам, разбегается и швыряет камень. Очень ловко.

Все восхищены.

Одна из группки хватает еще один камень и тоже зашвыривает очень далеко и ловко. Все ликуют и по очереди швыряют камни. Девушки дарят Наташе яблоко и уходят обнявшись.

Наташа пошла дальше по улице.

Потом садится на камень, прислонясь в тени. Выставляет из кармана яблоко на первую попавшуюся приступочку.

И тут яблоко вдруг уехало. Откатилась фура, а на ее подножке — одинокое яблоко. Наташа вскакивает от неожиданности, бросается вдогонку. Но уж поздно.

ТИТР: Ах, как я голодна.

ТИТР: У меня совсем нет денег.

По улице идет черный кот. Приближается к нам.

На углу улицы стоит Наташа с чемоданом. Кот к ней подходит.

Он слишком большой. Она его боится.

Кот ластится к Наташе. Она его гладит.

ТИТР: Мне самой нечего есть. Мне нечего тебе дать.

Кот ведет Наташу по городу. Они сворачивают за угол.

Кот подводит Наташу к воротам фабрики.

Наташа видит объявление.

Объявление: Срочно требуются статисты на кинофабрику. Стучать три раза.

Наташа оглядывается. Хочет благодарить кота. А он уж был таков.

Рука стучит три раза. Потом еще и еще. Наташа от усталости падает в обморок.

Лежит у входа в кинофабрику. Открывается калитка в воротах. Выходит человек в костюме Демона.

Видит женщину в обмороке. Зовет других, они выходят. Там и негритянка, и режиссер, и известная артистка...

Все смотрят на Наташу с интересом. Помогают занести потерявшую сознание Наташу во двор кинофабрики. Калитка закрывается.

ТИТР: Наташа попала на киносъемку.

Наташа лежит в шезлонге. Над нею склонился элегантный мужчина.

Будит ее. Склонился над нею и что-то говорит. Она просыпается.

Встает. Отвечает.

Мужчина что-то говорит ей и одновременно заинтересовался виноградом, украшающим шляпу Наташи. Даже пробует его на вкус. Подходит еще один.

Двое мужчин о чем-то переговариваются, таинственно смотрят на Наташу.

И съедают весь виноград с ее шляпы!

ТИТР: Вы получаете роль. Вы будете царевной.

ТИТР: Царевной-Лебедью!

ТИТР: У Вас будут деньги! ‹…›

 

Хамдамов Р. Anna Karamazoff. Сценарий // Киносценарии. 1993. № 4.

Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera