В багажнике Валериных «Жигулей» вещи накрывались старым корабельным норвежским,
Люди видели в нем чистого человека и охотно откликались на его протянутую крепкую руку. А после приезжали в Ленинград обычно брошенные администрацией, нами всеми, даже не потому, что больше были не нужны, а скорее оттого, что, лишенные своего дела, своей географии, своих мест, становились зачастую неинтересны и утомительны. Да и обременительны со своим желанием купить или осмотреть. Возился с ними Валерий.
Он был счастливый человек, и фотографии его все больше улыбчивые, счастливые. Люди, мало его знавшие или невнимательно знавшие, так и запомнят больше его легкость, его веселое
Я же, покуда жив, буду помнить смрадный наш коридор у павильона и Валеру. Что уж он снимал — не помню. Помню его глаза — измученные, очень умные и необыкновенно глубокие
Грехи у Валеры были
Меня не оказалось рядом, когда он умирал. Он был верующий человек. Верил скромно и неназойливо. Радовался, когда
Он был замечательный оператор, использованный самую малость. Самый верхний слой его таланта был задет нашей режиссерской лопатой. Оператор для меня не картинка и не фотография. Оператор для меня — выбор мгновения, когда камера двинулась и как она двинулась. «Минута — и стихи свободно потекут». Пусть на меня не обижаются мои друзья, Валерины коллеги, подобного чуда — оператора Валерия Федосова — никто никогда заменить не сможет. Я осиротел. Ищи — не ищи, гляди — не гляди, не мелькнет его невысокая плотная фигурка. И мы не остановимся поболтать или поругаться. После — всегда было легче дышать, хотя я этого тогда не понимал…
Герман А. Валерий Федосов // Искусство кино. 1990. № 9.