Героиня — Мика Cимао, вдова известного писателя Cимао. Она привлекла меня, потому что я разглядел в ней самостоятельную, независимую жизнь, чего нет у вдов русских писателей. А я знаком со вдовами русских писателей. У них нет самостоятельной внутренней духовной жизни. У них роскошная спокойная жизнь. Мика Симао совсем другая фигура. Я встретился с ней лишь на третий день после прилета на маленький остров, где она живет, очень далеко от Окинавы. Перед встречей я ходил и смотрел на людей, чтобы что-то понять. Я подходил к ее дому, но не заходил туда. Думаю, она меня видела, потому что я был единственный за много лет приехавший туда иностранец. Когда-то там были португальцы, которые перекрестили всех местных жителей. Лишь на третий день мы пошли туда вместе с моей переводчицей. Мы были приняты вечером. Был накрыт стол. Я был одет официально. Был июль, и было очень жарко, хотя в доме работал кондиционер. Раздвинулись створки, и я увидел женщину в черной одежде, в шляпке с вуалью и в черных перчатках почти по локоть. Вуаль такая плотная, что не видно лица. Мы сели и начали осторожно разговаривать. Меня предупреждали, что она никогда не открывает лица и всегда носит такую одежду.

Через сорок минут я понял, что нужно либо сделать решительный шаг или уйти. Я сказал ей, что прошу ее поднять вуаль, снять шляпу, снять черные перчатки и принимать меня как гостя, помочь мне разобраться в блюдах, которых на столе было много. Или мы сейчас станем близкими людьми, начнем доверять друг другу, или я не буду утруждать ее своим присутствием. Я очень хорошо помню этот текст. Даже Хироко переводила это с большим трудом, она не ожидала такой резкости. Но мне очень тяжело далась эта дорога, этот перелет. Прошло секунд пятнадцать, и я уже приготовился вставать. Я понял, что сейчас начну уходить. И вдруг она поднимает вуаль, снимает шляпку, перчатки, и мы продолжаем говорить уже совсем о другом. Она начинает смеяться, начинает улыбаться. Происходит решительная перемена. Я никогда не буду задавать себе вопрос, какое впечатление я на нее произвел. Но я понял, какой ценой этот первый шаг был сделан, и решил, что должен быть стократно осторожен. Она отдает честь свою, жизнь свою, свою сокровенность в мои руки. Ведь я сниму и улечу. И кто знает, что получится. Тем не менее, она доверилась.

Я попросил ее отважиться на то, к чему, как мне казалось, она всю жизнь имела внутреннюю склонность, и чего ей всю жизнь не хватало. Артистического проявления. Я попросил ее сыграть ее собственную жизнь. К этой идее я пришел еще не видя ее, изучая какие-то связанные с ней материалы. Я ходил вокруг дома и понял, что я ей это предложу. Я никому никогда этого не предлагал. Тем более, в том, что считается «неигровым» кино. Мы поужинали и на следующий день уже начали работать. Я работал с ней как режиссер, а она была актрисой. Ее жизнь была материалом, драмой, которую я в прямом смысле изучил.

Сокуров А. Записки о документальном кино. Запись Дмитрия Савельева // Сеанс