Любовь Аркус
«Чапаев» родился из любви к отечественному кино. Другого в моем детстве, строго говоря, не было. Были, конечно, французские комедии, итальянские мелодрамы и американские фильмы про ужасы капиталистического мира. Редкие шедевры не могли утолить жгучий голод по прекрасному. Феллини, Висконти и Бергмана мы изучали по статьям великих советских киноведов.
Зато Марк Бернес, Михаил Жаров, Алексей Баталов и Татьяна Самойлова были всегда рядом — в телевизоре, после программы «Время». Фильмы Василия Шукшина, Ильи Авербаха и Глеба Панфилова шли в кинотеатрах, а «Зеркало» или «20 дней без войны» можно было поймать в окраинном Доме культуры, один сеанс в неделю.
Если отставить лирику, «Чапаев» вырос из семитомной энциклопедии «Новейшая история отечественного кино», созданной журналом «Сеанс» на рубеже девяностых и нулевых. В основу этого издания был положен структурный принцип «кино и контекст». Он же сохранен и в новой инкарнации — проекте «Чапаев». 20 лет назад такая структура казалась новаторством, сегодня — это насущная необходимость, так как культурные и исторические контексты ушедшей эпохи сегодня с трудом считываются зрителем.
«Чапаев» — не только о кино, но о Советском Союзе, дореволюционной и современной России. Это образовательный, энциклопедический, научно-исследовательский проект. До сих пор в истории нашего кино огромное количество белых пятен и неизученных тем. Эйзенштейн, Вертов, Довженко, Ромм, Барнет и Тарковский исследованы и описаны в многочисленных статьях и монографиях, киноавангард 1920-х и «оттепель» изучены со всех сторон, но огромная часть материка под названием Отечественное кино пока terra incognita. Поэтому для нас так важен спецпроект «Свидетели, участники и потомки», для которого мы записываем живых участников кинопроцесса, а также детей и внуков советских кинематографистов. По той же причине для нас так важна помощь главных партнеров: Госфильмофонда России, РГАКФД (Красногорский архив), РГАЛИ, ВГИК (Кабинет отечественного кино), Музея кино, музея «Мосфильма» и музея «Ленфильма».
Охватить весь этот материк сложно даже специалистам. Мы пытаемся идти разными тропами, привлекать к процессу людей из разных областей, найти баланс между доступностью и основательностью. Среди авторов «Чапаева» не только опытные и профессиональные киноведы, но и молодые люди, со своей оптикой и со своим восприятием. Но все новое покоится на достижениях прошлого. Поэтому так важно для нас было собрать в энциклопедической части проекта статьи и материалы, написанные лучшими авторами прошлых поколений: Майи Туровской, Инны Соловьевой, Веры Шитовой, Неи Зоркой, Юрия Ханютина, Наума Клеймана и многих других. Познакомить читателя с уникальными документами и материалами из личных архивов.
Искренняя признательность Министерству культуры и Фонду кино за возможность запустить проект. Особая благодарность друзьям, поддержавшим «Чапаева»: Константину Эрнсту, Сергею Сельянову, Александру Голутве, Сергею Серезлееву, Виктории Шамликашвили, Федору Бондарчуку, Николаю Бородачеву, Татьяне Горяевой, Наталье Калантаровой, Ларисе Солоницыной, Владимиру Малышеву, Карену Шахназарову, Эдуарду Пичугину, Алевтине Чинаровой, Елене Лапиной, Ольге Любимовой, Анне Михалковой, Ольге Поликарповой и фонду «Ступени».
Спасибо Игорю Гуровичу за идею логотипа, Артему Васильеву и Мите Борисову за дружескую поддержку, Евгению Марголиту, Олегу Ковалову, Анатолию Загулину, Наталье Чертовой, Петру Багрову, Георгию Бородину за неоценимые консультации и экспертизу.
Посуда ходуном ходила на столе. Танцевали последнюю фигуру. Взявшись за руки, мужчины, топоча изо всех сил наступали на женщин. Потом наоборот — женщины наступали на мужчин. Но вот закончилась кадриль, а с тем подошли к концу и проводы. Поднялся из-за стола Василий Тимофеевич.
— Спасибо хозяевам за угощение! — он поклонился Егору и Анне. — Воинам — победы оружия, чтобы вернулись домой целы и невредимы, а Гитлеру — смерть от вашей верной руки! — он еще раз поклонился Егору и нехотя — Косте.
Костя сразу же взял рюмку и жадно выпил.
— И все вперед норовит, весь порядок нарушает! — проворчал Черных.
— Налейте ему еще, храбрее будет! — сказал кто-то из гостей.
Косте налили, но в это время Тоська Ушакова, накинув платок, поклонилась гостям и пошла домой. Костя, опять нарушая порядок, опрокинул вторую рюмку и пошел к двери, торопясь догнать Тоську.
— Вот фигура! — недовольно сказал Василий Тимофеевич. — Всю музыку испортил, и что сказать хотел, зашибло...— Подумал.— Да!.. Будьте здоровы!..
Костя нагнал Тоську лишь у самого ее дома.
— Тося, что ж так ушла-то? — сказал он, едва переводя дыхание.
— Как пришла, так и ушла, — отвечала Тоська, держась за скобку калитки.
— Что ж, и попрощаться, значит, не надо? — покачиваясь перед нею, с трудом проговорил Костя.
— Да три раза уж прощались, — с досадой сказала Тоська. — Как еще прощаться особенно?
Костя ухватил ее за плечи, стремясь поцеловать в губы, но Тоська вывернулась.
— Ну, вот еще, обмусолил всю! Воин, прости господи! — и она сердито хлопнула калиткой.
Костя остался один, сорвал с головы фуражку и дважды топнул ее ногой. С трудом держась на ногах, он вернулся домой, вошел в сени и там упал ничком на свою койку.
Гости разошлись. В доме Свиридовых остались Мария Гавриловна, Егор и Анна. Егор присел у двери, ладил замок к своему походному сундучку. Анна и Мария Гавриловна убирали посуду.
— Ой, война, война, война! — с печальной напевностью проговорила Мария Гавриловна.
В сенях послышалось сдавленное рыдание Кости. Все трое в комнате прислушались.
— Что он там? — спросила Мария Гавриловна.
— Вино шумит, — ответил Егор.— Выпил маленько лишнее, но ничего, до света поправится.
Свиридов взял со стола приготовленные женой вещи, сложил в сундучок, запер его на ключ.
Мария Гавриловна вздохнула:
— Ой, война, война, война!..
Анна расчесывала волосы, как всегда перед сном. Взглянув на невестку, старуха сердито сказала:
— Хоть завыла бы, что ли! Муж уходит, а эта молчит и молчит. Вот нынешняя жена!..
Она вышла. Егор походил по комнате, сел на кровать. Анна, вздохнув, подошла к мужу, села рядом. Свиридов долго смотрел на нее. Потом спросил:
— Что молчишь?
— Не могу я,— едва слышным шепотом сказала Анна и показала на грудь.— Вот тут сдавило, рада бы сказать, да не могу.
— И что у тебя в голове, никто не знает,— тихо сказал Егор.— Костька говорит, от жены идешь, а мне бы лучше убить тебя сейчас, чем так оставлять.
— Как — так?
— А вот так, на чужие глаза и на чужую волю.
— У меня своя воля есть,— улыбнулась Анна.
— Да уж велика ваша бабья воля! До первого случая.
— Нет, я сильная.
— Сильная?.. Какая же ты такая сильная?
— А сильнее всех!.. Я сколько передумаю — ничего не скажу, а только смолчу. Который раз ты придешь с работы, бросилась бы, обняла бы тебя, задушила бы до смерти — опять стерплю. "Давай, Нюра, есть«.— «Садись». Вот и весь наш с тобой разговор, а я, может, в голове все слова тебе сказала, как же я не сильная...
— Ну, говори еще! — попросил Свиридов.
— Чего говорить-то?
— А вот это все говори!
— За всю жизнь не перескажешь. Только одно тебе скажу: ничего этого не будет, так что зря ты себя не терзай.
— Не зарекайся! Кто его знает, сколько ждать придется, да и дождешься ли. Пождешь-пождешь, да и забудешься, солдатка моя.
— Забудешься? Когда же мне забываться, ты вот о чем подумай. Теперь все на мне останется. Разлука на мне, и страдание на мне, и работа на мне. Когда уж тут грешить и баловаться! Нет, я думаю, сознательная женщина этого себе не позволит.
— А ты — сознательная?
— Я-то? Не знаю. Только ночами ты спишь, а я все думаю и думаю. Вот тут сдавит, сдавит, а потом слезы потекут, а сегодня и слез нет.
Свиридов обнял ее, прижал к груди.
— Ну, говори, говори еще!
— Что говорить-то, раньше бы спрашивал, я бы много тебе чего сказала, а теперь всего не перескажешь...
Свиридов наклонился к ней, поцеловал ее в щеки, в глаза и в губы.
Вошла Мария Гавриловна, в который раз печально повторяя:
— Ой, война, война, война!..
Поглядела на сына с невесткой, склонилась задуть лампу, но тут постучали в окно, послышался голос:
— Свиридов, Коротков, идите к райсовету, оттуда на станцию пойдем!..
В комнату вошел Костя. Старуха накинула на голову шаль, но вдруг обернулась к сыну, упала ему на грудь и разрыдалась в голос. Анна тоже заплакала, но беззвучно, крепко прижав руки к губам.
Свиридов осторожно отстранил мать.
— Не убивайтесь, мама, что вы, будто хороните! Не один я, все идут.
Мария Гавриловна подавила рыдания.
— Да, да... И то сказать, что это я...
Низко опустив голову, она первая двинулась к выходу.
Герасимов С. Собрание сочинений: В 3 т. Т. 1. М.: Искусство, 1982.