1937 год. Вместе со своим отцом я, школьница, ужинала в ресторане гостиницы «Москва» после спектакля в Большом театре (был конец учебного года, таким способом родители меня «поощряли» за хорошие отметки). Сидели мы в переполненном зале, мирно ели эскалоп или что-либо в этом роде, как вдруг вокруг началось какое-то волнение и движение. Люди поднимались с мест, выбегали из-за столиков и принимались аплодировать. В зал вошел человек среднего роста, обыкновенной внешности, в сером штатском костюме с ярким орденом на лацкане.
— Максим! Максим! — кричали люди. — Браво, Максим! Молодец, Максим! Даешь, Максим!
Это был Борис Петрович Чирков, а на московских экранах шла картина «Возвращение Максима».
Тогда я еще не знала слов «идентификация актера и персонажа» или «аберрация», но меня удивило такое коллективное восприятие артиста и обращение к нему. В ту пору в Москве был культ киноартистов, за ними бегали, брали автографы, но никогда, скажем, популярнейшей Любови Орловой не кричали «Анюта!» (из «Веселых ребят») или «Марион Диксон!» (из «Цирка»). Она во всех ликах всегда была единственная «Орлова». А тут!?
‹…›
В архиве «Ленфильма», в личном архиве Г. М. Козинцева сохранилось множество писем со всех концов страны, обращенных именно к «Максиму». ‹…› Проявлялась и самодеятельная фантазия: на студию присылали разнообразные продолжения Максимовой судьбы в советское время: Максим на озере Халхин-Гол; Максим на строительстве ДнепроГЭСА; дети Максима; Максим — директор оборонного завода и так далее, — своего рода предвидение серий с продолжениями, жанра сериала!
О чем говорить, если ближайший коллега и сосед Григория Козинцева и Леонида Трауберга, авторов трилогии о Максиме, ленфильмовец Фридрих Эрмлер делает Максима (именно Максима) действующим лицом своего фильма «Великий гражданин».
‹…› И даже на сверхофициозном концерте в Большом театре, посвященном двадцатилетию комсомола, в присутствии Сталина, где Чирков в обличье рабочего парня с гитарой пел (после великого тенора Ивана Козловского!) песенки «Крутится, вертится шар голубой» и «Очаровательные глазки», из зала неслись аплодисменты, возгласы одобрения и, пишет Чирков, «громко повторялось имя Максима, от лица которого я только что выступал здесь»[1].
‹…›
Конечно, неумение разделить образ и исполнителя, шире — вымысел и реальность, которая и сформировала этот «невзаправдашний» вымысел, — признак неразвитого инфантильного сознания (всегда вспоминают того американского полисмена, который застрелил из пистолета негодяя Яго, а заодно и артиста, игравшего его роль). Но случай идентификации экранного большевика Максима и актера Ленинградского ТЮЗа Чиркова все же совсем иной: здесь задействовано и коллективное сознание, и индивидуальный казус, и активный социальный фон.
Речь, естественно, должна идти о легенде. Но о некоей особой легенде образа, сотворенной актером, кинематографом и публикой (массой). Как это ни странно, но и со стороны актера, и со стороны материала фильмов, породивших легенду Максима, было немало противопоказаний идентификации, о которой идет речь.
Стало бы легче объяснять «эффект Максима», если бы Чирков был «гением одной роли». Незнакомец явился откуда-то, неизвестно откуда, воплотился Максимом и — исчез, растворился навсегда... Но ведь ничего подобного! До «Юности Максима», первого фильма из трилогии Козинцева и Трауберга, которая была снята в 1934-м и появилась перед зрителем в январе 1935-го, молодой Борис Чирков уже был достаточно известен, чтобы не сказать — примелькался на сцене и на экране.
‹…›
И после Максима Чирков прожил долгую, плодотворную и счастливую артистическую жизнь, переиграл немало ролей в кино и театре, после войны обосновавшись в Москве. Сыграл и отважного солдата-кашевара Антошу Рыбкина, с его веселыми песенками и шумовкой, которой сумел спугнуть целый отряд гитлеровцев, и композитора Глинку, и страшноватого батьку Махно, и классические роли, о которых мечтает любой российский артист — Кузовкина в «Нахлебнике» Тургенева и Прибыткова в «Последней жертве» Островского. Играл роли героические и характерные, играл персонажей положительных и отрицательных, молодых и старых, академиков и колхозников, комедию и драму — это был очень хороший актер с широким диапазоном, с накопленным и отшлифованным профессиональным мастерством, огромным опытом.
А признавался он в следующем: «...Как бы там ни было, а трилогия оказалась главным делом моей жизни».
[1] Чирков Б. Азорские острова. М.,1982. С. 223
Зоркая Н. Борис Чирков. Союз актера и героя // Актеры-легенды Петербурга. СПб.: РИИИ, 2004.