‹…› Материализованная метафора «бойня» в финале «Стачки» и параллельный монтаж кровавого разгрома стачечников и мучений умирающего, освежеванного быка характерны для эйзенштейновской поэтики, как и вытекающий глаз учительницы с одесской лестницы, устраненный по причине «натурализма» из современных копий «Потемкина».
Страсти, страдания и отвращение. Еще одна постоянная тема Эйзенштейна проходит в бесчисленных повторениях от первых набросков «Стачки» до сатирических кадров-серий в «Октябре». Она зарождается в наивных сопоставлениях. В режиссерском сценарии «Стачки» — это лицо директора завода и голова поросенка. Моторист упал в чан с расплавленной сталью, а любовница директора, балерина, купается в шампанском. Авария на заводе — проволока перерезала рабочему живот. А в это время толстая дама затягивает живот в корсет перед зеркалом, и тому подобное.
Постепенно мотив мерзости, гнусности, брезгливости обособляется от параллелей и воплощается на экране самостоятельно. ‹…›
Весь этот мерзкий мир, эти апоплексические тела, эти монстры и уроды, эти дамы-садистки с зонтиками в руках — эта жрущая, жующая тупоголовая гадина должны быть раздавлена. Неравенство людей, жестокость старого строя, насквозь прогнившие верхние слои российского общества — из этого складывается в фильмах Эйзенштейна необходимость беспощадного, справедливого, революционного Страшного суда.
Зоркая Н. Портреты. М.: Искусство, 1966.