Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
2025
Таймлайн
19122025
0 материалов
Поделиться
«Очарование того уродства, что выше красоты»
Портрет Александры Хохловой

Этот текст — фрагменты одного из «Портретов» Неи Зоркой. Образчик популярного в советском киноведении жанра портретного очерка сегодня не должен читаться как безусловно авторитетный и актуальный анализ творчества эксцентричной актрисы. Скорее, это документ своего времени, комментарий об известном старшем современнике критика, успевшего стать метром. Стиль изложения Зоркой может быть отдельным поводом вспомнить о «Портрете».


Александра Хохлова — лучшая актриса кулешовской школы, друг, помощник на всю жизнь и жена Кулешова — заставила артистическую Москву заговорить о себе еще на вечерах мастерской, где она играла в учебных этюдах, так называемых «фильмах без пленки». От них остались лишь немногие фотографии — единственное, но яркое и, очевидно, точное описание. [...]


Эскиз «одушевленной тени» был перенесен на экран в «Мистере Весте» и развернут в остроумную, опять-таки полную смешных контрастов эксцентриаду. Сообразительные жулики, решив разыграть и ограбить американца, сначала пригласили его на «чай по-советски». В запущенной московской комнате с примусом, среди натюрмортов из грязных тарелок мистера Веста принимала странно обольстительная тонкая-тонкая «бывшая графиня» в вечернем платье, еле удерживавшемся на одной бретельке, с манерами лучших гостиных «мирного времени». Хрупкое это существо подвергалось внезапному нападению усатых, обросших разбойников, бутафорски вооруженных до зубов, вроде святочных ряженых.

В глазах Веста они-то и были злодеи — большевики. Привязанная к какому-то столбу толстенными веревками, разнесчастная графиня — Хохлова делала резкие движения руками и ногами. Потом, представ перед судилищем злодеев в каракулевых воротниках и тулупах, а рядом — голый палач с секирой, Хохлова строила глазки и падала в обморок. А дальше ее вместе с Вестом сажали в «тюрьму», и ее резкий до гротеска, графический силуэт просматривался сквозь полосы и узоры очень эффектного и знаменитого кадра, который часто фигурирует на лекциях во ВГИКе и был снят сорок лет назад через выломанную во дворе кинофабрики решетку при кустарном освещении «арками».

«Необычайные приключения мистера Веста в стране большевиков». Реж. Лев Кулешов. 1924

Все это было проделано виртуозно, легко, целиком в духе кулешовской мастерской. Но особая прелесть игры заключалась все же не в чеканной ритмичности, для экрана чуть искусственной, не в секундно рассчитанной пластике, чуть нарочитой и слишком моторной. Прелесть была в редкостно оригинальном даровании актрисы, в какой-то чудной отстраненности всего облика Хохловой, щеголяй ее «графиня» в драной кофте уголовницы нэповских лет или в огромной шляпе с колеблющимися страусовыми перьями, наверное, еще от Пакэна. Удивительная какая-то худоба, почти неправдоподобная, идеальная грация, улыбка, высоко открывающая зубы, веселые светлые глаза и очарование того уродства, что выше красоты.
А за веселой озорной эксцентриадой, за громким и беспечным смехом над прошлым был какой-то серьезный план, какая-то, что ли, грусть, будто запах ушедшего времени. [...]
В «Мистере Весте» маленький, вполне легкомысленный сюжет гармонически, естественно сочетался и с жанром, и с режиссерскими приемами, был прелестен своей пародийностью и ироничностью. [...] В «Луче смерти» те же приемы и средства, те же качества режиссерского мастерства легли на сюжет, лишенный всякого юмора, претендующий на социальное звучание, а по существу наивный.


Мастерство Кулешова никак не спасало этот тяжелый детектив, наоборот усугубило его «экранность» (считая таковую антиподом «жизненности»). «Луч смерти» был первым вестником беды: время начинало обгонять Кулешова. [...] После этого мастерская Кулешова фактически распалась. Но все эти неприятности были временно забыты благодаря удаче следующей картины «По закону», хотя и она вызвала в печати разноречивые отзывы. [...]


Рассказ Джека Лондона называется «Неожиданное», фильм — «По закону». Смена названия и говорит о том, какая именно мысль усилена в экранизации рассказа. [...] Сила и правда произведений Джека Лондона там, где быт золотоискателей, полный экзотики и риска, обнаруживает свою истинную сущность. Ведь это лишь проекция трезвого, обыденного мира на снежные пустыни и ледяные поля Клондайка и Аляски. В напряженных конфликтах, в накале страстей, в неистовых «джек-лондоновских» драмах из жизни старателей распознается механика конфликтов и драм вовсе не романтичной метрополии. Именно так толкована в фильме отчаянная борьба героини рассказа Эдит Нильсен с «неожиданным» за то, чтобы все происходило «по закону».


С самого начала картины монтажом, сменой зыбких, неустойчивых по композиции планов Кулешов создает настроение тревоги. Чуть покачивается одинокая северная сосна. Трепещут на ветру белокурые волосы Эдит — Хохловой. [...]

«По закону». Реж. Лев Кулешов. 1926

В сложных и драматических взаимоотношениях трех главных героев Кулешов и его артистическое трио Хохлова — Комаров — Фогель раскрыли борьбу непосредственных, естественных людских чувств и бюргерского раболепия перед всесильным «так положено».
Трое героев связаны тесными внутренними узами. Эдит, страж законности, испытывает жалость, материнскую нежность и просто женское влечение к Дейнину. Но воспитанное в ней с детства пуританское и ханжеское преклонение перед порядком и уважение к ритуалу сильнее страстей, разрывающих ее душу. Ганс Нильсен — менее темпераментная натура, чем жена. Он просто смертельно устал от постоянной душевной пытки и не чает, как прикончить опостылевшего связанного пленника, которого приходится пестовать и беречь, как ребенка, кормить, мыть, брить его впалые щеки, заросшую шею с острым кадыком. Одно движение бритвы — и конец! Но порядок, закон превыше всего. В глазах Дейнина — и постоянный страх смерти, и желание избавиться от томительного ожидания, и ненависть, и признательность к Эдит, и то же самое уважение к законности. Убийца и «бунтарь» Дейнин обыкновенный тихий буржуа. Его видения, возникающие на экране, рисуют добропорядочный патриархальный уют и трогательную старушку маму. Символ уюта — портрет миловидной королевы — и вешает на стену своего домика Эдит, верша суд над убийцей.


Понятно, что такое переплетение чувств нельзя было передать с помощью односложных, «закономерно организованных действий натурщиков». Игра кулешовских актеров в «По закону» — более свободная, психологически выразительная — уже совсем редко прорывается зафиксированным жестом. Так, Хохлова, сыгравшая Эдит с большим темпераментом и с сознательным самоограчением, в высокодраматичной сцене казни вдруг делает традиционно кулешовское движение — рывок ногой, — вытаскивая помост из-под Дейнина. Оно уже чужеродно в строгом стиле игры, где кулешовская выразительность потеряла свое юношеское самодовлеющее значение. [...]


Сразу же после «По закону» Кулешов решает снимать современную советскую ленту. Он берет сценарий А. Курса «Журналистка» и ставит по нему свой фильм «Ваша знакомая» с Хохловой в главной роли. [...]


Сценарий А. Курса был одной из многих искренних и даже трогательных попыток подступиться к тем простым вековым человеческим взаимоотношениям, которые, естественно, продолжали существовать в обществе и общежитии, хотя новая общественная формация, доселе неизвестная истории, действительно складывалась. [...] Автор сценария «Журналистка» и соприкоснулся с этой областью жизни. Он задумал свою героиню — работницу газеты Хохлову (роль, конечно, предназначалась Хохловой) — непосредственной, восторженной, угловатой, немножко чудачкой. Хохлова самозабвенно любила свое журналистское дело и запах типографской краски. И ей-то чуть не пришлось расстаться с газетой из-за увлечения ответственным работников Петровским.

«Ваша знакомая». Реж. Лев Кулешов. 1927

Этот великан в дохе и френче представлялся наивной девочке-интеллигентке идеалом нового человека — деятельного, кряжистого смелого, лишенного рефлексий, а на поверку оказался вполне заурядным трусом и пошляком. Вот и вся драма, написанная обаятельно и свежо. Как это ясно видно сегодня, в ней не было ничего вредного, ни идейно враждебного, ни, впрочем, и первооткрывательского. [...]


«Великий утешитель» Кулешова... [...] Это картина талантливая, замечательная, хотя ее сильно портят [...] приметы «межеумочности» между немым и звуковым фильмом. [...] ...даже Хохлова, истинно кинематографическая актриса, при всей самобытности своего материала, увлекательного и здесь, все же статична в первой звуковой роли. [...]


Речь там шла о действительности и ее отражении в искусстве. В чем долг художника? Дать людям истину, как бы ни была она горька, или прочесть тот «возвышенный обман», который, по слову поэта, «ста низких истин нам дороже»? [...] Жизнь как она есть или та, которую хотелось бы видеть? Короче говоря, необходима ли искусству правда?


Этот коренной вопрос творчества Кулешов и Курс ставили и решали, обратившись к биографии к литературному труду О’Генри, американского писателя, чья жизнь была полна удивительных поворотов, трудностей, парадоксов. [...]


Как следует из названия, Кулешов видел в О’Генри только утешителя, великого утешителя маленьких обывателей, давно ему знакомых. К позиции своего героя режиссер относился резко отрицательно. Весь фильм был посвящен ее разоблачению [...]


...по замыслу, суровая действительность и приукрашенный мир рассказов О’Генри должны были резко контрастировать, оттенять и опровергать друг друга прежде всего на живых примерах человеческих судеб. [...] ...современную О’Генри Америку на грани двух веков Кулешов отлично знал, чувствовал себя в этом материале как рыба в воде. Не удивительно, что у режиссера было немало прекрасных решений, деталей, подчас целых эпизодов. Особенно хороши те, в которых участвует Хохлова — Дульси, «читательница».

Пушистые волосы, как легкое облако, приколотый к белой кофточке черный бант, натюрморт: ножницы и черные нитки на обложке тоненькой книжки О’Генри. Девушка из универсального магазина, простенькая и восторженная душа, затерянная в огромном бездушном городе, в непроходимой пошлости. Перед звуковой аппаратурой Хохлова, прирожденная актриса немого кино, часто оказывалась беспомощной. Но образ в целом все же был точен и колоритен благодаря ее тонкому таланту и режиссерскому решению. В бедненькой комнате Дульси по стене ползет, мечется огромная тень соседки, натягивающей чулки на безобразно толстые икры, из-за кадра слышится ее пошлый голос, напевающий «тореадора», — таким отраженным показом (живой соседки, ее лица и фигуры зритель не увидит) Кулешов ухитрялся и дать выразительный портрет девицы, которая все время торчит где-то рядом с героиней, не пороге видимого, и возвести этот портрет в жутковатый символ распространившейся, тенью распластавшейся над городом пошлости. И рядом — Дульси с ее белокурым ореолом волос, тонкими ногами в черных чулках, эта романтическая мечтательница, неразлучная с книжкой своего великого утешителя. Дульси ждет прекрасного рыцаря, который ей обещан, он придет, поднимется по лестнице, и сабля будет колотиться о его ботфорты... [...]
По грязноватой лестнице действительно поднимаются ноги в ботфортах, но приходит к Дульси только лишь ее поклонник сыщик Бен Прайс, с испитым голосом, хамскими манерами и кривым носом. [...] Финал этой истории рисовал Дульси, уволенную из магазина. Вертятся галстуки, громоздятся картонные коробки, перед лицом бедняжки продавщицы раскачивается какая-то надпись. Дульси рассчитали, и она волей-неволей должна отдаться Бену Прайсу, чтобы не умереть от голода в жестоком Нью-Йорке. [...]
Фильм кончался вполне в духе своего времени: распространенным мотивом восстания. Это был монтажный бунт в тюрьме с вкрапленными кадрами индивидуального бунта Дульси, которая стреляет в своего эксплуататора Бена Прайса.

ЗОРКАЯ Н. Портреты. М., 1966.

Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera