Не знаю, как с экономикой, но о поэтах у Маркса все правильно: «Поэты — странные люди, пусть живут, как хотят».

Александра Тимофеевского я впервые услышал на семинаре по мультипликации. Разбор фильмов на подобных мероприятиях — довольно занудное занятие. Лицейская непринужденность наступала поздно вечером, и добродушное «состязание акынов» превращало эти вечера в пленительные поэтические забавы, в легкий ветер, в «шутку дурью».

Покачиваясь вместе с нами. Вместе.
Как мы друг к другу нежности полны!
Как с наших душ отдернуты заслоны.
Как в этот миг нам вовсе не нужны
Безумные и суетные жены...

На наших глазах «забава» переходила в строгую, свободную поэтическую речь. Читал он стихи, раскрыв перед собой сборник, переплетенный его друзьями, едва заглядывая в него. Ему, наверное, доставляло удовольствие держать в руках почти что изданную книгу в твердой обложке: А. Тимофеевский. Избранные стихотворения, поэмы, песни. Москва, «Машиздат», 1949-1983.

Но книга не будет издана никогда, так как Александру Тимофеевскому, как многим поэтам, пишущим «в стол», была оказана честь быть вызванным в КГБ. Стихи были обнаружены в бумагах его друзей, находящихся под наблюдением современного «3-го отделения». Как известно, это не лучший способ знакомства с властями. К тому же такой способ надолго отодвигает саму возможность быть когда-нибудь напечатанным. Разве что стихи для детей — по той причине, что они, с точки зрения властей, имеют ту самую полезность, которой измеряется уровень и допустимость поэзии. Еще разрешалось писать сценарии для мультфильмов, а больше — чужие улучшать-редактировать. Александр Тимофеевский стал-то известен песенкой Крокодила Гены из прекрасного одноименного мультфильма. Если бы за каждое уличное или застольное исполнение этой песенки автору кидали в шапку по двугривенному, он смог бы вполне самостоятельно издать книгу стихов.

Есть же строчки, которые болят:
О, как тебе, несчастная страна,
Всё соответствует в природе,
На склоне века дряхлая весна
Пришла о девяностом годе.
В лохмотьях туч, расхристана, седа,
Она явилась в край разрухи.
Из грязных луж и колотого льда
Глядит на нас лицо старухи.

Стихи написаны днем с натуры. Пропутешествуйте из Москвы в Санкт-Петербург. По железнодорожным насыпям лежат вмерзшие куски измученного железа, полумертвые деревья. Есть ужасная связь между обугленной землей и преследованием поэтов, имеющих уши, чтобы услышать увиденное.

Предпраздничная кутерьма,
Ноябрьский ветер, злой и хлесткий,
Бесчинствует на перекрестке.
Стоят такси, оцепенев,
И не мигают светофоры.
По главной улице в стране
Проходят бронетранспортеры.

Блоковский лихач не летит, а стоит, оцепенев, в виде такси. Своеобразный праздничный подарок к двуликой годовщине. Шукшин называл людей без практической целесообразности «странными» в отличие от «энергичных».

Первым поэтом был не сочинитель строк, а заплакавший при виде затухающего заката. Бесполезные слезы — скажет о нем «энергичный» таксист, сажая к себе в машину за удесятеренную плату очередную жертву. Таксист-мясник, ощерившийся на тебя промерзлым железом, провалом железнодорожных свалок. Как замечательно, что поэты хороши своей «бесполезностью».
Их удачная рифма не огласится пушечной стрельбой, как опорожненный королем кубок или исполненная им супружеская обязанность. Короли знают, чем заинтересовать и воодушевить своих подданных. Единственная удача, поджидающая поэта, — надежда, что кто-то незнакомый ему вдруг откроет для себя звук слова и удивится, и скажет себе: «Как же я это раньше не слышал!» И пусть утешится поэт тем одним, что открывает человеку свободу слышать.

А первым, как известно, было Слово.

Журнал печатает три сценария Александра Тимофеевского. Автор хочет ими крикнуть в пространство кому-то неизвестному: «Ау-у-у-у!» И как знать, вдруг слово долетит до чьих-то ушей. Вдруг где-то мается режиссер в поисках нужного слова. И он поймает возглас поэта.

А.Тимофеевский. Три коротких сценария. предисловие Ю.Норшейна // Искусство кино. 2005. №12