Мой приятель режиссер Саша Серый трагически умер, когда я снимал фильм в экспедиции. Я не прилетел на похороны, даже телеграмму не послал. Не знал. О необъяснимых драмах у нас сообщают тихо и глухо.
У Александра Серого была в прошлом яркая работа «Джентльмены удачи» — веселый, умный фильм. Но потом как-то не заладилось. Человек был с виду крепкий, сдержанный, но взрывчатый. Нетрудно представить себе проблемы режиссера, который три года ходит без работы в постоянном напряжении.
А за это время на «Мосфильме» бродили и заквашивались новые формы. Рухнули старые объединения, возникли новые. Ни в одном из них для Серого не нашлось работы. Молодые дебютанты, по многу лет ожидающие постановку, подперли снизу и вытеснили, как тесто из кастрюли, пятидесятилетних профессионалов, не оснащенных идеями новаторских картин. Некоторое время казалось, что еще можно вернуться туда, где бродит теплое, привычное. Кто-то воспринял это как факт, с которым надо считаться. Другие... Что строить домыслы над могилой. Я знаю, что отлучение от любимого дела было, скажем так, не последней причиной трагического стресса.
Жизнь — процесс драматический. А ломка рутины тем более. Однако все социальные процессы оцениваются нами по критериям гуманности и социальной заботы не о тех, кто в первых рядах. Отчаянный и беспомощный крик вытесненных был воспринят едва ли не с удовлетворением. Ага, прищемили бездарных. Сейчас то и дело слышишь: не надо думать о средних режиссерах. Подумайте о миллионах зрителей. Нет, я не верю в успех обновления, которое рвется к счастью, наступая на слабых.
Читаем в газетах: некоторые прокуроры спешат разоблачить «мафии», надо быстро отчитаться. Режь по живому, а порой страдают невинные.
Не случайно юристы интенсивно ищут структуру социальной защиты от безнаказанного самоуправства.
В кино нет преступников. Однако социальная защита нам нужна уже на первых шагах перестройки. Без нее слабым станет еще хуже.
Но для того чтобы лучше разобраться в изменившейся ситуации, давайте вглядимся в «сильных». Для кого и что переменилось на прихотливой карте кинематографа? Кому сегодня «живется весело»? И так ли весело, как кажется со стороны.
Расширились международные контакты. Стало проще художникам работать за рубежом. И это хорошо, хотя и имеет отношение к узкому кругу выдающихся или изворотливых. Несколько лет назад отъезд Андрея Кончаловского на работу в Америке был сенсацией, взбудоражившей умы в коридорах «Мосфильма» и кабинетах чиновников. А теперь совершенно естественно и незаметно Никита Михалков вписался в европейскую культуру сперва c успешным фильмом, затем с сенсационной театральной постановкой. Отар Иоселиани развивает давно начатые контакты с французским кинематографом. Ираклий Квирикадзе готовится в Париже и в Америке к постановке фильма. Но такие контакты естественны для русской культуры. Возобновилась искусственно прерванная традиция, по которой Россия считала себя частью культурной Европы. Никому в прошлом не приходило в голову упрекать Тургенева, Глинку или Александра Иванова за работу на земле иной. Это приводило только к взаимному обогащению культур.
Теперь на минутку отвлечемся от приятного во всех отношениях аспекта нового мышления и, отложив его в памяти, вглядимся в полутемные маленькие павильоны «Союзмультфильма».
Там выстроилась длинная очередь режиссеров, которые ждут месяцами своего места в небольшом павильоне за мультстанком. И в порядке общей очереди место получил режиссер Юрий Норштейн. Но, заняв это место на строго положенный срок, он не стал снимать обычную продукцию, а сделал, как, впрочем, и прежде, нечто из ряда вон выходящее. Мировое сообщество мультипликаторов дружно назвало Норштейна автором лучшего фильма всех времен и народов. И у Норштейна есть все внешние признаки уважения. Он лауреат, секретарь правления союза. Но он не закончил в срок работу и его выкинули из павильона. А рабочее место законно заняли другие, следующие по очереди. Норштейн человек чрезвычайно деликатный. Он показал незаконченный фильм в Союзе кинематографистов и попросил помочь найти ему помещение для завершения фильма: все пришли в восторг и обещали помочь. Тем более что у Норштейна созрел мощный замысел большой картины. Однако год Норштейн был без работы. За это время неоконченный фильм посмотрели многие зарубежные специалисты, и по миру пошла легенда о незавершенном шедевре Норштейна. А он все без работы и без места. Ходит, ищет, просит. Все его уважают, он член комиссий, педагог... А работать ему обещают, но не дают. И прошло уже полтора года. Наконец Международная ассоциация мультипликационного кино прислала в Москву письмо по адресам разных начальников, где просит командировать Норштейна для окончания фильма в любую страну мира, а она, эта ассоциация, гарантирует все валютные расходы. Тут бы и наступить счастливой кульминации.
Но... начинается самое забавное. Норштейн не хочет ехать за границу и в условиях комфорта и достатка завершать свой фильм. Он хочет завершить его на Родине. Одни хотят ездить, другим нужен дом родной. Еще не известно, кто из них дальновиднее. Это выясняется не сразу, а через много лет. И смотрите, как странно изменились условия творчества. Если бы Норштейн взял под мышку свою пленку и поехал доделывать фильм в Канаду или в Бельгию, все было бы нормально. Все были бы довольны. Но он не едет и создает неразрешимую проблему. Оказывается, сегодняшнее производство не может за полтора года найти в Москве и арендовать помещение в 150 кв. метров даже для «лучшего в мире». А у союза много свободных денег, но нет права их тратить на производство фильмов. И режиссер все ходит с неоконченным фильмом. А этот фильм предположительно — шедевр.
Уж если самый лучший с самой перспективной в художественном отношении работой выпал из структуры производства и не может полтора года в нее вписаться, представляю себе, что будет с другими, не самыми лучшими и без потенциальных шедевров под мышкой. <...>
Митта А. Кукушонок в гнезде // Советская культура. 1988. 9 января.