В. М. Шукшин жил долгие годы с мечтой, самой дорогой, томящей его мечтой — сыграть Стеньку Разина и поставить фильм о нем. Это общеизвестно. Для него это была не только историческая фигура. Надо, «чтобы образ Разина был поднят до такой высоты, чтобы в его судьбе отразилась бы судьба всего русского народа. Вконец исстрадавшегося и восставшего», — писал Василий Макарович о Разине. Дорогие ему черты русского характера: красота, ум, ясность, широта, удаль, самоотверженность, бескорыстие, сострадание к людям — сделали Разина вождем крестьянства.
Владимир Ильич Ленин говорил на открытии памятника Разину 1 мая 1919 года: «Лобное место напоминает нам, сколько столетий мучились и тяжко страдали трудящиеся массы под игом притеснителей. <...> Этот памятник представляет одного из представителей мятежного крестьянства. На этом месте сложил он голову в борьбе за свободу».
Но это, так сказать, бесспорные истины. Нужен какой-то свой, только свой угол зрения, который не противоречит общей истине, но вносит что-то присущее только мне, как исполнителю роли Разина.
И мне, чтобы сыграть Разина, надо было понять, и как можно глубже понять, замысел Шукшина. А у Шукшина всегда была попытка постичь душу искаженную, пробудить добро, в злом понять правого. Притом не скрадывая, не облегчая задачи, а именно через тяжкий опыт выйти к нравственно чистой истине. Шукшинский герой не знал легкого добра, он не идет к истине по воздуху, и никаким всепрощенцем он быть не умеет. Он идет к добру через страдание, в котором изламывается, искажается, испытывается его собственная душа. Так как же дорога и сложна, противоречива и могуча личность Стеньки Разина для Шукшина! И у него никогда не было и тени умиления и заискивания ни перед своими героями, ни перед теми, для кого он работал. Он был суров к ним.
Как замечательно писал Василий Макарович Шукшин: «Мне кажется, смысл социалистического искусства не в том, чтобы силиться создавать неких идеальных, положительных героев, а находить, обнаруживать положительное — качества добрые, человеческие и подавать это как прекрасное в человеке».
О В. Шукшине много пишут, его много играют, читают, о его произведениях спорят, их ниспровергают и возносят, критикуют, разбирают и не могут оторваться от него, от его творчества.
Художник и время. Сложнейшая, запутанная многими толкованиями, по-разному решаемая проблема. Почему один художник понят людьми и нужен времени, а другой вроде бы тоже бьется над проблемой современности, а его не слушают, а если и слушают, то понимают, что он фальшив и надоедлив? Не берусь ответить на этот вопрос, а просто хочу передать некоторые свои мысли о Шукшине, возникшие во время работы над его произведениями.
В.М. Шукшин – феноменальный по отклику в сердце народном, по пониманию его творчества художник. Что это – мода? Или его ранняя смерть потрясла людей своей внезапностью, неожиданностью. Или что-то другое, более глубинное, властно тянет людей и читая Шукшина, они находят и радость для себя, и правду, и помощь, и друга, и ответы на вопросы жизни, чувствуя что им это необходимо, жизненно необходимо.
Когда я записывал на телевидении три рассказа В. Шукшина – «Осенью», «Микроскоп», «Раскас», — я хотел понять в чем же магическая сила этих простых и немудрящих, вроде бы на первый взгляд незатейливых вещей? Что-то мне удалось передать, но во многом я оказался безоружным перед их глубиной и ясностью, простотой и сложностью. Что-то там есть такое, что освещает эти рассказы каким-то удивительно ярким и в то же время очень естественным светом. Но что это такое? Может быть, самое главное, самое важное, самое сердечное, что ли, — это искренность и правдивость Шукшина? Широко открытыми глазами прямо смотрит он на мир, и смотреть ему бывает интересно, и весело, и любопытно, и больно, и невыносимо. И о чем бы он ни писал, о ком бы ни рассказывал, выходит ярко, выпукло, жизненно, ибо Шукшин видит своих вихрастых, колючих героев такими, какие они есть, со всеми острыми и неудобными углами и, ради удобства и гладкости восприятия, не причесывает их, не утюжит, не припомаживает. Может быть, в этом и заключается магнетизм шукшинского творчества, который властно и цепко притягивает и заставляет вновь вглядываться в его таких понятных, но непростых персонажей.
В рассказе «Дядя Ермолай» Шукшин откровенно и незащищенно размышляет: «Стоя над могилой дяди Ермолая, думаю. И дума моя о нем простая: вечный был труженик, добрый, честный человек. Простая душа. Только додумать я ее не умею, со всеми своими институтами и книжками. Например: был в их жизни какой-то большой смысл? В том именно, как они ее прожили. Или — не было никакого смысла, а была одна работа, работа... Работали да детей рожали. Но сам я жизнь понимаю иначе! Но только когда смотрю на их холмики, я не знаю: кто из нас прав, кто умнее».
Шукшину надо докопаться до самого сокровенного в душе каждого, какой бы он ни был и каким бы он ни был. И Шукшин бесстрашно заглядывает в самые потаенные, самые скрытые от глаз посторонних уголки души своих героев. Заглядывает ради правды и познания человеческой души.
Шукшин принимает жизнь во всех ее проявлениях. Но, принимая жизнь такой, какова она есть, он старается объективно и честно понять, что есть зерно и что мякина. К жизни он подходит без предвзятости и субъективной мерки.
«Я очень неодобрительно,— говорит он в своем последнем интервью, — отношусь к сюжету вообще. Я так полагаю, что сюжет несет мораль — непременно. Не делайте так, а делайте этак. Или: это хорошо, а это плохо. Вот чего не надо бы в искусстве. Меня поучения в искусстве настораживают».
Может быть, его герои так близки нам, так человечески понятны, потому что приходят они к читателю без глянца и румян.
Его призванием, его назначением было показать, как не прост и как сложен был простой человек. Так же сложен и не прост был для него Разин.
Не прост и сложен, но каков?
Н. Костомаров в 1858 году писал: «В его душе действительно была какая-то страшная, мистическая тема. Жестокий, кровожадный, он, казалось, не имел сердца ни для других, ни даже дня самого себя; чужие страдания забавляли его; свои собственные он презирал. Он был ненавистником всего, что стояло выше его. Закон, общество, церковь, все, что связывает личные побуждения человека, все попирала его неустрашимая воля». А историк В. И. Лебедев в 1955 году писал: «Это был высокий, степенный мужчина. Он держался скромно и с большим достоинством». В работе 1976 года я прочел: «Политическая наивность и крайняя отсталость переплетались в сознании Разина с ясным пониманием того, против чего он собирается выступать».
Какие разные и в то же время понятные точки зрения на одного и того же человека и одну и ту же эпоху. А художник тоже не может отрешиться от своего взгляда, продиктованного временем, в которое он живет. И недаром Разин Чаплыгина, этот былинный, песенный герой («Это вышито шелками»,— сказал о романе Чаплыгина Горький), отличается от Разина, созданного в пятидесятые годы Злобиным, — человека политического, чересчур прозорливо смотрящего на жизнь, разумно выдержанного.
И вот Шукшин взялся за эту тему. Он хотел поднять образ Разина до такой высоты, «чтобы в его судьбе отразилась судьба всего русского народа, вконец исстрадавшегося и восставшего». Как я понимаю Шукшина, для него Разин — человек, на много голов стоящий выше времени. Он не только хочет воли, как и все люди, — он ищет ее, он идет на бой за нее. Он готов порвать все связывающие народ путы. Все. Но народ, который он зовет за собой, воли-то хочет, но и боится ее, боится быть от всего свободным. Пусть бояре будут уничтожены, но царь пусть останется: «На бояр, да за царя». Уж так им невтерпеж — хочется перед царем на карачках ползать. Страшно им остаться без поводыря.
А Разин идет до конца. Но идет один. И с отчаянием начинает понимать, что люди не могут добиться воли, не готовы к ней. Он задумал восстать против притеснителей, против боярства, но главным образом против рабства в душе. И вот этого последнего Разин победить не смог. Это трагедия человека, который совладать с другими людьми, а часто не мог победить и самого себя.
Его жестокость не свойство характера, а отголоски громов борьбы где победителей нет. Степан Разин восстал против рабства. Всякого рабства. Он призывает, зовет, пугает, молит, заливает кровью все вокруг и с ужасом видит, что люди другие, не те, на которых можно положиться.
Воля — рабство.
Мечта — действительность.
Жестокость — жалость.
Ум — наивность, простодушие.
Смелость — ограниченность.
Вот между этими берегами и захлебывается Степан Разин, каким его написал В. Шукшин и каким стремился сыграть его я. Не от избытка сил, а от боли за людей поднялся Степан Разин. Не богатырь, а душевный, совестливый человек, измученный несправедливостью.
Простой мужик, грешный, путаный, опаленный болью и состраданием к людям, к их горестям и бедам, кинулся сломя голову защищать и наводить порядок на земле Русской. А как делать это, он толком и не знает. Убежден, что надо уничтожить бояр, потому что они сели на шею мужику, он и рубит направо и налево.
Но видит вдруг, что крови много, и заметался, как зафлаженный волк, в противоречиях, в тупиках, в вопросах и ошибках. Несчастный, темный, в общем-то, человек. Трагично столкновение в его душе двух противоположных стихий — жестокости и жалости. И от столкновения этих равновеликих для него сил Степан корежится, как береста на огне, в муке и страданиях. Это, скорее, трагическая фигура, а не пьедестально-героическая.
Далеко не все и сейчас принимают шукшинского Разина. Слишком он живой, трепещущий, истекающий кровью сердца, противоречивый, путаный, мучительный и мучающийся, его Разин, слишком он яростно ломает спокойное течение былины и песенности, жжет своей человеческой близостью.
Мука мученическая играть такого Степана Разина. И счастье редкое. Ибо это Русь, это жизнь, пусть страшная, пусть запутанная, но жизнь, а не историческая схема, ловко сконструированная и приспособленная к требованиям своего времени.
В.М.Шукшин с нового поворота мысли и чувства взглянул на Разина. Посмотрел влюбленными, но трезвыми и честными глазами. Он говорил о нем так: «...хотелось бы снять „хрестоматийный глянец“, показать противоречивого человека с его победами и поражениями».
Так же старались и мы решить свой спектакль, который мы сочиняли вместе с молодым режиссером Г.Черняховским по роману Шукшина «Я пришел дать вам волю». Но спектакль о Разине без народа немыслим. А создавать большие массовки, где актеры почти всегда лишь делают вид, что работают, нам не хотелось. И тогда-то возникла идея решить народную тему через скоморохов, которые всегда были певцами народа. Недаром царь Алексей Михайлович так люто их преследовал: «гудебные бесовские сосуды и маски» предписывалось всюду отбирать и жечь, а скоморохов бить батогами, ссылать. Скоморохи нужны были нам как олицетворение несгибаемого народного духа. Да и вольность есть в них, свободолюбие. А когда Валерий Гаврилин написал чрезвычайно точную, как мне кажется, музыку, народную, яростную и озорную, то скоморохи слились с идеей спектакля.
Споров много, неприемлкицих такого Степана Разина немало, но и друзей спектакля тоже немало. Всякая попытка взглянуть на сложившееся представление своими глазами всегда сопровождается борьбой, непониманием, неприятием, ошибками, поддержкой. Но нет других глаз, кроме сегодняшних. Нет другой земли, кроме той, на которой ты стоишь и живешь. Нет другого пути в театре, кроме попыток найти свою дорогу, неизведанную,
нехоженую.
И нет ничего радостней и мучительней, чем эти поиски. А иначе ради чего же существует театр?..
Ульянов М. Работаю актером. М., 1987.