С работой в газете «Кино» у меня связано еще одно маленькое событие — встреча с «королевой русского экрана» Верой Холодной.
Во время одного из посещений редакции меня, тогда еще молодого и стройного офицера-воздухоплавателя, да еще фронтовика и георгиевского кавалера, Борис Витальевич познакомил с зашедшей к нему по делу Верой Васильевной Холодной, поклонником таланта которой был и я. Мы, тогдашняя молодежь, буквально боготворили Веру Холодную и не пропускали ни одной картины с ее участием, настолько близкие нам образы она создавала на экране, всегда изображая чистых душой и обаятельных своей простотой и благородством юных девушек, искренно отдающихся светлому чувству любви и невинно страдающих от условностей «света» и старого быта.
Характерно, что даже находясь на фронте, мы отдавали ей дань нашей любви, и когда, например, у нас, на Северном фронте, в тыловой Двинск привозили какой-нибудь старый фильм с ее участием и показывали в единственном работавшем в городе кинотеатре, то молодые офицеры, в своем большинстве юные прапорщики и подпоручики из числа бывших студентов, загнанных в военную форму только войной, что называется «с боем» раскупали билеты на все сеансы. От них не отступали и двинские штабные капитаны и удачливые подполковники, а фронтовики всех рангов в таких случаях не ленились при любой погоде месить грязь или снег на разбитых фронтовых дорогах лишь для того, чтобы с позиций (благо, они находились не так уж далеко от города) добраться до Двинска и там на экране увидеть «свою Верочку», так ласково они называли между собой эту прославленную «звезду экрана» и нашу первую «королеву русского кинематографа».
Мы тогда стояли верстах в десяти от города, и в подобные радостные для нас дни я сам и почти все мои офицеры кроме «дежурных» (а в такие дни назначение на дежурство рассматривалось как особо тяжелое дисциплинарное наказание), отправлялись в Двинск, чтобы, сидя в сыром и грязноватом зале прифронтового кинотеатра, наслаждаться созерцанием своей любимицы и, поддаваясь чарам «Великого Немого», на время забывать все тревоги и невзгоды фронтовой жизни и мысленно повитать в прошлом. А такие картины с участием Холодной, как «Живой труп», «Женщина, которая изобрела любовь» или «Молчи, грусть, молчи», не только многими смотрелись по нескольку раз, но порой даже вызывали слезы на суровых лицах фронтовиков, в особенности более пожилых, чем мы.
Вера Холодная нравилась нам во всех ролях еще и потому, что она везде играла саму себя, простую русскую девушку, из среды служилой интеллигенции, к которой принадлежало и большинство ее поклонников. Да, в Холодной нам особенно нравилось то, что в фильмах она почти не «играла» и на экране оставалась такой же натуральной, как в жизни. Нам нравилась у «нашей Верочки» и ее изящная походка «козочкой», когда ее миниатюрные ножки шли как будто по невидимой жердочке... Ведь не зря ходили слухи, что она ученица балетной школы Большого театра. Вероятно, именно потому ее балетная пластичность, усиленная природной грацией, и была так приятна всем зрителям независимо от их возраста. ‹…›
Что же пленяло нас в Вере Холодной? Мне кажется, что основная причина ее успеха заключалась не только в миловидности ее лица и фигурки, или в изяществе ее движений, а, главным образом, в естественности, и я даже не побоюсь сказать «обыкновенности» ее экранной жизни. Она не была из породы чуждых нам «классических» итальянских «сверх-красавиц», а была просто такой же обыкновенной красивой русской девушкой, каких тогда можно было увидеть и среди продавщиц «Мюра», и в кондитерской «Альберта» на Тверской, куда сообразительные владельцы этих магазинов принимали на работу только красивых и миловидных девушек с лицами прославленных московских мещаночек, для которых даже выработался свой стандарт красоты (большие карие или темносерые глаза с поволокой, ровный матовый цвет лица с неярким румянцем, пухленькие губы небольшого ротика и нежные, чуть завивающиеся пушистые волосы), так же как выработался самой жизнью такой же стандарт для парижских «модисточек» или для американских «гёрлс»... ‹…›
Вера Холодная в жизни еще интереснее, чем в кино. Невысокого роста, удивительно пропорционально сложенная и производившая впечатление ожившей статуэтки талантливого скульптора, Вера Васильевна пленяла не просто холодно красивым, а
Да, Вера Холодная действительно была хороша собой! В ней была полная гармония очарования юной свежести и чистоты, смешанной с лукавой и изящной женственностью, сквозившей как в ее внешности и движениях, так и в подтексте ее разговора, в чем я только что убедился, беседуя с ней.
Именно все это и пленяло нас, ее юных почитателей, хотя, если начать критическим взором анализировать ее внешность, то ничего особенного в ней обнаружить было нельзя. В ней, как и в другой хорошенькой барышне, все было самое обыкновенное. Обыкновенное? Обыкновенное, да не совсем. В «нашей Верочке» было еще что-то особо привлекательное, то, что в аристократическом обществе называют шармом, или обаянием.
А глаза, большие лучистые карие глаза Холодной?.. Нет, они совсем не «холодные», а живые, прекрасные. И в них так приятно смотреть...
Как-то по-домашнему, запросто поданная мне рука в черной лайковой перчатке, была миниатюрной и красивой, но рукопожатие — в меру энергичное. Одета Вера Васильевна была в изящно сшитый и прекрасно сидевший на ней скромный черный жакет. На голове тоже черная скромная шляпка почти без всяких там модных в те годы перьев, цветов и тому подобного. Все на Холодной было одного черного цвета, но это отнюдь не производило впечатления чего-то траурного или подчеркнуто чопорного и холодного. Нет, просто-напросто, вероятно, черный цвет был ее любимым цветом или же она знала, что именно он подчеркивал красоту ее лица и стройность фигуры, и поэтому, как каждая умная женщина, она и отдавала ему предпочтение.
После процедуры моего представления Холодной, во время которой Чайковский не поскупился на комплименты в мой адрес настолько, что я даже покраснел и опустил глаза, мы отошли от редакторского стола и разговорились с Верой Васильевной. Она живо интересовалась, давно ли я приехал с фронта, с какого именно, и как там у нас идут дела, попутно сообщив мне, что и ее муж сейчас тоже служит офицером и тоже сейчас находится на фронте (кажется, на юго-западном или на южном, сейчас этого я точно не припомню), и что она очень беспокоится о нем, так как с той неразберихой, которая сейчас, после двух революций, царит повсюду, она уже давно потеряла с ним связь и не имеет от него никаких вестей. ‹…›
Из редакции мы вышли с Верой Васильевной вместе и я немного ее проводил по Тверской, причем был даже чуточку обижен за своего кумира потому, что никто из прохожих не обращал на нее особого внимания, видимо не подозревая, что он встретился с самой популярной женщиной.
Анощенко Н. Из воспоминаний / Минувшее. Исторический альманах. Вып. 10 // М., СПб.: Atheneum, Феникс, 1992.