«Жив, здоров, работаю»

(Публикация подготовлена В.В. Катаняном – 1991 год)

С. Параджанов — Л. Ю. Брик и В. А. Катаняну

Удивительная Лиля Юрьевна и Василий Абгарович!

Как выразить Вам благодарность и восторг за доброту Вашу и нежность[1]. Ваши письма отсылаю в Киев на сохранение. Они похожи на сонеты! Смотрели ли Вы «Зеркало» Тарковского? Думаю, что это праздник!

7 марта после четырех месяцев Верховный
Совет УССР в помиловании отказал!

Смирнов Л. И. 20 февраля затребовал характеристику и состояние здоровья. Состояние — плохое[2]. Начали срочно колоть АТФ и кокарбоксилаз.

Самое страшное в моем состоянии — что мне не верили в период следствия и на суде. Меня перебивали. Это метод моего обвинителя. Думаю — лучшее в моем положении, это дожить до конца срока — 3 года и 9 месяцев. Вероятно, стоило жить, чтобы ощутить в изоляции, во сне присутствие друзей, их дыхание, и тепло, и запахи, хотя бы ананаса, которого Вы касались[3].

Сергей

Л. Брик и В. А. Катанян — С. Параджанову

3.5.75 г.

Бесценный наш Сергей Иосифович, беспокоимся, беспокоимся. Что будет дальше? В каких Вы условиях? Почему в Виннице?[4] Когда увидимся? На что надеяться?

Смотрели, наконец, «Зеркало». Все понятно и малоинтересно, и снято посредственно. Но все же не скучала, хотя плохо слышала и стихи Тарковского, и голос Смоктуновского за кадром. Ведь я глуховата. Вася отнесся к картине более терпимо. Ему даже скорее понравилось. А Ренато Гуттузо, который был с нами, доволен, что мы сняли и показали такое, и удивлялся на наших зрителей: сказал, что у них через 15 минут половина зала опустела бы.

При всем моем чудесном, доброжелательном отношении к режиссеру —  никакого сравнения с «Ивановым детством», «Рублевым», а уж с Вами — говорить нечего!!

Обнаружила у нас сказки Андерсена в прекрасном немецком издании. Читаю на ночь. Господи, что же делать![5]

Как Ваше здоровье? Берегите себя, если можете.

Обнимаем, целуем, ждем.

Ваши верные
Лили, Вася.

Сереженька, крепко целую тебя, Вася[6].

Это твоя фиалка. Она регулярно цветет.
Л. Ю. ее поливает[7].

С. Параджанов — Л. Брик и В. А. Катаняну

Дорогая Лиля Юрьевна, Василий Абгарович!

Получил — фиалки! Освоился с новым местом — пишу! Думаю, что все осложняется, надежд никаких. Надо ждать звонка. Это конец срока!!! Жутко, т.к. на эту среду я не рассчитывал. Это строгий режим — отары прокаженных, татуированных, матерщинников. Страшно! Тут я урод, т. к. ничего не понимаю — ни жаргона, ни правил игры.

Работаю уборщиком в механическом цеху. Хвалят — услужлив! Часто думаю о Вас. Вы превзошли всех моих друзей благородством. Мне ничего не надо —  только одно: пригласите к себе Тарковского, пусть побудет возле Вас — это больше, чем праздник.

Целую Вас всех

С.

1—6—75

Л. Брик и В. А. Катанян — С. Параджанову

9.6.75 г.

Самый любимый, самый родной, удивительный Сергей Иосифович! Вчера были у Шкловских. Говорили о Вас, о Вас, о Вас и немного о Толстом (Льве), о Чехове. Мы все же надеемся...

У Андрея Тарк [овского] нет телефона. Телефон Арсения [Тарковского] — не отвечает. На днях Вася-младший съездит к ним. Если Андрей в Москве — пригласим его. Будем рады очень.

Купили Суренчику две красивые рубашки. Отправили почтой. Надеемся, поспеют к выпускному вечеру!

Фиалка Ваша цвела, как безумная, и сейчас уже отцветает.

Во Франции показывают новый фильм (французский, режиссер — коммунист) «Лиля, люби меня»[8]. Рекламная афиша и открытки: «любовная лодка» в виде сжатых губ. В этой лодке — перевозчик с веслом.

Мы все так скучаем по Вас!!! Так любим!!! Так надеемся скоро увидеться...

Обнимаем нежно.

Ваши

Лили

Вася

Крепко обнимаю и целую.

Вася[9]

С. Параджанов — Л. Брик и В. А. Катаняну

Лиля Юрьевна и Василий Абгарович!

Появилась возможность написать Вам. Жив, здоров, работаю. По-прежнему люблю Вас, благодарю за внимание ко мне и сыну. Очень тронули «сорочки». Воспринял их, как «благословение»[10]. Не знаю, во что оценивается Ваша доброта и сердце. Что и когда я мог бы выразить в ответ? Пряный восток, который я представляю, состояние нервов и испуг перед происшедшим лишают меня возможности мечтать. Я воспринимаю все реально и считаю процесс необратимым. Привыкаю к происшедшему и осознаю бесполезность свою в первую очередь. Для «чуда» мне необходимо Ваше здоровье и доброта.

Мне ничего не надо. Если что — попрошу. Смотрите фестиваль! Очень рад, что есть казахск[ие] «Кр[асные] яблоки». Восток — прорвало![11]

Целую Вас и люблю.

16—7—75

С. Параджанов — Л. Брик и В. А. Катаняну

Лиля Юрьевна и Василий Абгарович!

Бандероль с блоком и жвачкой получил. Остальное отказали[12]. Не переживайте! Не беда! Прошу Вас, не терзайте себя. Я на очень строгом режиме! В знак благодарности посылаю Вам и Василию Абгаровичу рукоделия[13]. Не взыщите! Не указываю, что кому. Прошу одно, берегите себя! Может быть, и есть бог! Мир Босха удивителен. Какой это круг ада по Данту — я не знаю. Но для всех я тут сумасшедший старик — что-то проповедующий и клеящий.

Никулин — удивительный человек. Прекрасный художник, и, к сожалению, не удалось [ему] сняться у меня в роли Андерсена. Он — Сирано де Бержерак, а не хохмы, которые он изображает на соцэкране[14].

Спасибо Вам, мои дорогие и любимые. Пока мне ничего не надо.

Мне сообщили, что меня представят на «химию» — но не было пока ни комиссии, и не было суда. Надо уметь доигрывать затеянную буффонаду. Это необходимо. Привет всем. Прошу Вас, берегите себя.

Сергей

12—9—75. При сем четыре коллажа из
коры и засушенных цветов.

С. Параджанов — Л. Брик и В. А. Катаняну

Смерть Пазолини потрясла меня. Как смог, я выразил в коллаже «Реквием»[15]. Не уверен, что он застанет Вас в Москве. Поклонитесь Франции и могиле сестры[16]. Берегите себя. Мое молчание приносит Вам волнения! Я знаю, что причины молчания — разные. Василий Абгарович приписал: «Пишите без
слов». Нет слов! Нет, и все. Исчезли. Неизвестно. Вероятно, шок. Ваши заботы настолько трогают меня, что я не могу просто говорить «спасибо». Надо выжить!

Недавно Светлана получила мои последние рисунки — очень удивило и количество, и качество их. 30 рисунков «Прощание с Украиной». Рисунки — декоративные панно и всякое.

«Плач о Пазолини» сделан под впечатлением букета цветов, висящих на потолке в первой комнате[17]. Хочу начать писать «главное» — уже память не держит. Растеряю! А что, если я их лишусь?

Целую Вас, дорогие.

21—9 [1975 года]

Л. Брик и В. А. Катанян — С. Параджанову

29.12.75 г.

С Новым годом!

Пусть он принесет Вам свободу!

Сергей Иосифович, Сереженька, самый родной наш! Прилетели 22-го в 6 ч[асов] утра — самолет опоздал на 13 часов![18] Прошла целая неделя, а я все не писала Вам... Сейчас как будто затихла суматоха.

Не было дня, чтобы мы там не думали и не говорили о Вас с большими людьми. Что-то они предприняли — авось поможет. Смотрели «Тени» при переполненном зале. Толпа на улице. Многие не попали. Видели последний фильм Пазолини[19]: кошмар!!!! Видит бог, я не моралистка, но тут я пожалела об отсутствии цензуры. Это был закрытый просмотр, фильм пока не выпущен на экраны. Арагон сказал: «Это не фильм, это самоубийство». Понятно, что его [Пазолини] так зверски убили. А как это талантливо! В Москве нас ждало Ваше письмо с «Реквиемом»³ и письмо Юры[20], на которое я ответила немедленно. Он делает все, чтобы поехать на гастроли в Киев.

Выставка Маяковского[21] пользуется невиданным успехом, как ни одна выставка этого года. Две телепередачи, радиопередача, пресс-конференция. Толпы молодежи. Как хочется поговорить с Вами обо всем. Больше не с кем! Вы не знаете, как мы любим Вас!!! Вам от этого не легче, понимаю. Ради создателя, пишите нам, что Вам нужно. Какие у меня были угрызения совести, что мы в П(ариже]!!! Посылаю Вам пригласительный билет на выставку. Мы вернулись на две недели раньше срока, чтобы быть ближе к Вам. Подумать только, что мы виделись с Вами только два раза! Мы влюблены в Вас... Никого нет роднее, ближе Вас.

Обнимаем крепко, крепко.

Лили, Вася

Рузанна Иосифовна] подарила нам Вашего Деда Мороза и толстовский самоварчик. Спасибо!!

Очень ждем Вашего татарского друга[22] — примем его, как родного.

Еще раз — что, что, что Вам нужно? Надеюсь, Юра приедет в Москву на Новый год. Он так популярен! Думаем, что его примет каждый.

Обнимаем еще и еще.

Ваши, Ваши

Оливер - прелесть! Поставила его за стекло в моей комнате. Спасибо!

Л.

С. Параджанов — Л. Брик и В. А. Катаняну

21.6.76

Дорогие Лиля Юрьевна и Василий Абгарович.

Получил Ваши письма — отвечаю!

1. Цветы делал не я, а Зозуля Данко, банщик (6-я судимость)[23].

2. Портрет св. Серафимы делал Рогуль Мыгза, грузчик (3-я судимость). С нимбом и крестом.

3. Я ничего не пишу и не рисую. И не собираюсь. Это ни к чему! Читал «Амаркорд»[24] — не потрясло, т. к. мир, окружающий меня, сильнее, чем мир миниатюр итальянского Amigo. Сожалею, что Светлана не дала Вам прочесть иллюстрированный сценарий «Исповедь». Это одно с Феллини, немного пострашнее. Очень просил бы Вас прочесть и посмотреть иллюстрации.

Моя половина, это те 2 с половиной года, отсиженный мной, так и останется половиной. В моем положении мне необходимо осознать трагизм моей изоляции и ни на что не рассчитывать. Ни на что! И главное — в режиме содержания — я получил взыскание, «Выговор», что лишает меня всех льгот, в частности, 2 рублей ларьковых[25] и личного свидания дополнительного. В получении взыскания есть доля моей вины. Я еще не осозналсложность среды и окружения, среди которого я нахожусь. К сожалению, я не Маугли, чтобы в свои годы изучать язык джунглей.

Дорогие мои Лиля Юрьевна и Василий Абгарович, сидеть я буду весь срок. Это тоже необходимо. Пугает меня одно, это тревога Лили Юрьевны, ее сон и грустные нотки между строк. Вы, в происшедшей моей переоценке ценностей и людей, оказались удивительными, щедрыми, мудрыми и великими. Вас не одержал тот страх, который овладел близкими моими друзьями на Украине и в Грузии. Я, вероятно, не знаю, за что я сижу и сколько я буду сидеть. Я признал свою вину и должен был сидеть год. Однако я осужден на 5 лет. У меня изъята квартира, и я лишен мундира художника и мужчины. Но это не главное. Главное — что потом? Что будет в судьбе Светланы, сына и моего искусства, которое я еще не выразил на экране в полную меру?

Вы щедро балуете меня, сына, сестру![26] Все этом меня радует и огорчает, т. к. я не могу найти средств ответить Вам тем же. А что, если я не доживу этот удивительно длинный 1001 ночь и день!!! [...]

Посылаю Вам фото с работ моих друзей Михаила Грицюка и Юлика Сенкевича, они же авторы (памятника) Т. Шевченко у гост(иницы1 «Украина» (А. Фуженко). Они открывают открытые миры, но талантливо, и персонажи сенсационные — Стравинский, Мравинский, Пастернак, Ростропович, Достоевский и я в образе Прометея. Они прислали свои работы мне, их много, но я посылаю Вам часть — Вам знакомых.

Волнуюсь за Суренчика — экзамены, что и как. Сдаст, перевалит или нет? Это главное.

За Рузанну очень волнуюсь, т. к. считаю, что ей надо заняться своим здоровьем, а все не хватает на главное, все время суета сует и на главное не хватает ни средств, ни времени. Ко мне она очень добра и внимательна, ее отношение ко мне — подвиг. Хватит ли у меня сил и средств отплатить ей тем же? (я все еще купец).

Я задумал серию коллажей, их 3—4, посвящены супругам Щедрину — Плисецкой[27]. Это пластические этюды. Назло Григоровичу. Следствие хотело изъять у него запонки Фаберже — орлы и бриллианты, подаренные мною, и два веера XVIII века — Буше и Ватто! Он сказал, что он меня плохо знает, забыв о том, что мы, достаточно подвыпивши, явились к Вам в ночи и испугали даму в Вашей квартире. Вас не было[28].

Прошу Вас — берегите себя. Пасьянс отставить. Кислород и прогулки. Поменьше гостей. Восстановить сон. Достать мумие. Пить настой (Рузанна позвонит Сурену в Киев, он передаст для Вас мумие). Назад к природе. Все было! Все пережито! Все повторяется. Целуйте Шкловских, В. А., Василия II — Инну[29].

Я огорчаю Вас письмами. Но они неизбежны. Мне надо набрать сил и сидеть. Уныние и жалость отменяются. Целую Вас.

Все посланное Вами — это был праздник. Больше, чем праздник — это Ваш ВИЗИТ.

С. Параджанов — Л. Брик и В. А. Катаняну

2.9.76

Лиля Юрьевна и Василий Абгарович!

Получил на новом месте Ваше письмо.

Потом от Васи В.

На новом месте работаю швейцаром в штабе, но уйду в пожарники[30]. Пока ничего не надо. Зона сложная и суровая. Шахты — терриконы. Жаргон. Везли через Днепропетровск. В Днепропетровске — Днепр, это тюрьма душевнобольных. Я думал, что везут в Днепр. Богу — слава, минуло.

Одессит, друг-растратчик 140 тысяч по имени Михаил Яковлевич, по фамилии Брик — убеждал меня, что Вы с ним в родстве по Одессе! Не спорю, т. к. он мил и беспомощен, так же, как и я.

Давно нет [писем] от Светланы, жду от них, писал и Рузанне. Берегите себя, это главное. У меня скоро 3 года. Это подвиг.

В деле у меня выговор. Какую характеристику они дадут в Москву? В справке была провокация! Меня надо было лишить «стройки народного хозяйства». Необходим был выговор. До этого они давали прелестное ходатайство в Киев, прося помиловки. Но потом что-то, кто-то вмешался! И все кончилось моим гонением в другую зону. Через год будет то же. Спасибо В. В. за музыкальное и тонкое письмо. Надо лечиться — и упорно! Читали ли Вы «Амаркорд»? 10 лет тому я писал «Исповедь» — о жизни кладбища. Сожалею, если не читали. Светик может послать. Суренчик удивил подвигом — II курс! Нет прекрасного и смешного в изоляции [нет такой моей работы], которую я не хотел бы послать Вам. Светлане создал куклу «Тутанхамон» — ее привезут из Стрижевки.

Целую Вас. Спасибо за внимание к Рузанне. Я знаю, что ей тяжело. Есть ли бог?

Усы разрешили! Ура. Уже тепло.

(На одной стороне письма рисунок карандашом — узбек и узбечка. Рукой С. И. написано: «Это рисовал узбек молодой из Ташкента.

Это его первый рисунок.

Его зовут Рустам».

На другой стороне какой-то чертеж и рисунок С. И. — автопортрет.)

С. Параджанов — Л. Брик и В. А. Катаняну

[18 декабря 1976 года]

Дорогие Лиля Юрьевна и Василий Абгарович!

Давно не писал! Нет сил и информации! (Несмотря на сложности и цензуры.) Все присланное Вами получил! Почта идет долго — задерживается, но доходит. Сегодня 18 декабря. Завтра день рождения Л. И.[31], а вчера у меня было три года. Из режимных соображений мне поставлена «полоса» в деле. Это — «расположен к побегу или к самоубийству». Удивлен, думаю, что это провокация. Фильм о школе пока не снимается, т. к. это есть желание только директора школы[32].

Лагерь большой и голодный. Не знаю, какой будет следующий. Через 9 месяцев меня, вероятно, увезут снова! Приезжали ко мне актеры из Луганска. Их допустили ко мне и (на] сцену. Был почтительный восторг. Заключенные плакали. Они увидели живых актеров. [...]

Не нашел формы и выражения поздравить Вас с днем рождения. Примите «Кармен-сюиту»[33], экспромт, который понравился. Берегите себя и нас. Вы удивительные друзья все четверо[34]. Что дальше — время покажет. Писать боюсь, т. к. могу вызвать недоверие. Клеить и рисовать разрешают, т. к. это их забавляет. Ощущаю Вас и Ваше дыхание не в зависимости от возраста. Вы идеальный друг и человек. Светлана ехала к Вам и готовила себя не поддаться Вашему обаянию — и она мне писала, что через минуту
она была сломлена...

Целую Вас.

Л. Брик и В. А. Катанян — С. Параджанову

30.12.76 г.

Сереженька, наш драгоценный! (По-другому не пишется.)

С Новым Годом! С старыми друзьями!! (Мы в их числе.)

Только что ушли от нас Вася 2-й и Инна. Они едут в Таллинн встречать Нов. год с Ининым братом и его семьей. Вася напишет Вам оттуда. Я люблю читать его письма — смешные!

Шкловский сходит с ума — серьезно болен его внук: возможно, что ему придется вырезать одну почку. Виктор Бор(исович) обожает внука.

Напишите, можно ли послать Вам фотографии. Очень хороший фотограф снял нашу квартиру, нас в ней.

Спасибо за открытку. Кажется, Ваше слово — подарок!!! В грузинском постпредстве была хорошая выставка Пиросмани; сегодня нам вернут наши картины[35].

Я скучаю без них. Но по Вас мы скучаем много, много больше!! Если б Вас вернули нам!!!

В Москве — мороз. Я его удержать не могу. Правда ли, что Вам дают возможность снять фильм? И с Вашим оператором? Или это очередные слухи?

Целуем, любим, желаем...

Лили, Вася

С.Параджанов – в журнал «Театр»

[…]

Должен сказать, что с отвращением прочитал в Вашем журнале опус Карабчиевского. Поскольку в главе «Любовь» он позволил себе сплошные выдумки — о чем я могу судить и как действующее лицо, и как свидетель, — то эта желтая беллетристика заставляет усомниться и во всем остальном.

Хотя имя и не названо, все легко узнали меня. Удивительно, что никто не удосужился связаться со мною, чтобы элементарно проверить факты. Только моя болезнь не позволяет подать в суд на Карабчиевского за клевету на наши отношения с Л. Ю. Брик.

Лилия Юрьевна — самая замечательная из женщин, с которыми меня сталкивала судьба — никогда не была влюблена в меня и объяснять ее смерть «неразделенной любовью» — значит безнравственно сплетничать и унижать ее посмертно. Известно (неоднократно напечатано), что она тяжело болела, страдала перед смертью и, поняв, что недуг необратим, ушла из жизни именно по этой причине. Как же можно о смерти и человеческом страдании писать (и печатать!) такие пошлости!

Наши отношения всегда были чисто дружеские. Так же она дружила с Щедриным, Вознесенским, Плисецкой, Смеховым, Глазковым, Самойловой и другими моими сверстниками.

Что ни абзац — то неправда: не было никаких специальных платьев для моей встречи, никаких «браслетов и колец», которые якобы коллекционировала Л. Ю., не было никаких посылок из Парижа тюремному начальству (!), не существует фотографии, так подробно описанной, и т.д. и т.д. и т.д

Не много ли «и т. д.» для одной небольшой главки? Представляю, сколько таких неточностей во всех остальных. Но там речь об ушедших людях, и никто не может уличить автора в подтасовках и убогой фантазии, которыми насыщена и упомянутая мною глава.

Сергей Иосифович Параджанов

Тбилиси, 26 октября 1989

Жив, здоров, работаю. Письма. Публ. В. Катаняна. // Искусство Кино. 1991. № 4.