Лидия Маслова: Девчачий, если не сказать «хабалочий», дискурс Валерии Гай Германики производит такое же впечатление, как первый в жизни глоток портвейна, — по крайней мере, на тех, кто этот свой первый глоток еще помнит: захватывающая острота первого раза сменяется сладковатым привкусом во рту и легким туманом в голове. Когда он рассеивается, остается вопрос: «Что, и это все?» — в этом смысле «Все умрут, а я останусь» — фильм не столько про первые разы, сколько про разочарование от этих первых разов, всегда обещающих больше острых ощущений, чем они могут на самом деле дать даже самым плохим девочкам.
Дмитрий Быков: Рано или поздно у Ирины Денежкиной должен был появиться кинематографический аналог. Но говорить тут, по-моему, совершенно не о чем — подставьте любого другого режиссера (например тридцатилетнего мужчину), и повод для разговора исчезнет как таковой. Это не значит, что режиссер впоследствии не снимет ничего дельного: азами профессии он владеет.
Александр Гаррос: Уверенное, бойкое кино, убедительные девки-оторвы, дискотека в качестве поля экзистенциальной битвы -что еще нужно, чтобы спокойно встретить дыхание живой, хотя и страшноватой, и грязноватой жизни, довольно редко проникающее в замкнутое пространство «серьезного кино». Германика и сама хорошо понимает, что работает полпредом непричесанной реальности — и тщательно поддерживает образ анфан терибля, раздавая очень смешные варварские интервью. Хотя — что все умрут, это аксиома, а вот останется ли Германика — пока теорема, для доказательства которой пробивной чернухи про сучью молодежь маловато.
Дмитрий Савельев: Этот фильм так хочет быть, а не казаться правдой, что провоцирует к мелочным поискам неправды в его внутренностях. И ее находишь, причем не в темных углах, а на самом видном месте: отмена школьной дискотеки из-за провинности одной заблудившейся «овцы» (с удовольствием использую авторскую лексику) является абсолютной выдумкой и рушит сюжет, на ней возведенный. Но здесь, слава богу, не во «внешнем» сюжете дело, поэтому сомнительная коллизия отлично оттеняет несомненность мира, который живет и дышит.
Наталья Рязанцева: Мне нравились документальные фильмы Валерии Гай Германики. Страшновато, особенно про сестру, но в том и умысел — явить почтенной публике то, чего в жизни она видеть не хочет. Подробное, невозмутимое наблюдение, безоценочное. В этом была глубина и возможность поразмыслить, недаром ее фильмы были сразу замечены фестивалями — неигровое, но безусловно художественное кино. Первый игровой фильм Гай Германики меня ничем не задел. Нет, конечно, жалко девчонку, когда она, избитая, корчится на пустыре. Но и собаку было бы еще как жалко. И любого раненого зверя. Довольно быстро мой простой зрительский интерес иссяк, и дальше я только гадала — чем может заинтересовать такой «человеческий материал»? С философской точки зрения, даже с антропологической — да, еще один сигнал бедствия — да, мы живем среди дикарей, они наступают и наглеют, и все расширяется пропасть между человеками и человекообразным зверинцем. Не стану упрекать себя в снобизме, но мне этот зверинец давно не интересен, их драки — не драмы. Впрочем, в финальной сцене какое-то предчувствие будущих драм открывается. Упаси бог встретиться с этой героиней в ее взрослом, как бы человеческом облике.
Лев Гудков: Как социологу мне всегда интересно, что нового может нащупать художник в социальной материи. Я хочу узнавать из произведений искусства, что сейчас происходит в человеческих отношениях, какие новые смыслы видятся творцу, который по определению более прозорлив, лучше чувствует. В этом же фильме я ничего нового не обнаружил. Режиссер, хотя должен бы, наоборот, идти впереди, предрекая подвижки в человеческих отношениях, явно отстает от социальной науки. Все показанное в фильме не ново. Это рутина, хоть и подана она в намеренно шокирующей форме. В американском и европейском кино обо всем этом уже рассказали лет 15–20 назад, так что шокирует фильм разве что школьников. Кроме того, и это смущает даже больше, у автора, кажется, нет своей точки зрения, нет собственного отношения к происходящему на экране. Материал воспринимается лишь как способ изобразить некую обесцененность отношений, а это неинтересно.
Антон Долин: Самый яркий кинодебют 2008 года. Броский, выразительный, смешной и жуткий, в каждой своей реплике и детали уместный, убедительный фильм. Диковатая энергия была и в неигровых картинах Валерии Гай Германики, но там не хватало внутренней интриги, какого-то сюжета. А здесь все держится на отличной драматургической основе, на крепком каркасе: дискотека как перекресток судьбы, точка невозврата; взросление как катастрофа.
Сеансу отвечают: Все умрут, а я останусь // Сеанс. 2010. № 37–38.