<...> Постоянной темой предоскаровских публикаций была кроме прочего и конъюнктурность «Левиафана». Эту мысль выражали не только агрессивные «патриоты», но и коллеги по кинематографическому цеху, либеральные журналисты и обычные зрители. Их логика: Запад хочет видеть Россию именно такой, какой она показана в фильме, — с жестокостью власти, бесправием и долготерпением населения. А значит, «Оскара» фильму не избежать. На то и был тонкий расчет. Мнение это нас всех страшно раздражало. Дело даже не в очевидной его глупости — если бы «Оскар» выдавали российским режиссерам, показавшим тоску и безысходность жизни на родине, то в России обладателей этой престижной премии сейчас было бы значительно больше. В принципе, такая постановка вопроса уже выдает глубокое непонимание реалий американской киноиндустрии и критериев, по которым эта премия присуждается. Но, наверное, больше всего раздражало другое: последний месяц перед «Оскаром» был для меня, для Андрея Звягинцева, всей команды «Левиафана» и компании Sony Classics сущим адом — бесконечной работой по продвижению фильма. Мы надеялись на эту награду, верили в ее возможность, но ни одному из нас и в голову не могла прийти такая глупость, как уверенность «точно дадут». Поэтому сотни профанов, такие высказывания себе позволявших, конечно, ужасно злили.
Главным нашим вызовом на пути к «Оскару» была все та же «Ида» Павла Павликовского, наш заклятый конкурент. Предстояло убедить шесть тысяч членов академии в том, что «Левиафан» достоин награды. «Ида» имела по сравнению с нами как минимум одно важное преимущество — ее действительно почти все видели. Как я уже упоминал, «Ида» вышла годом раньше и стартовала с главной американской конкурсной площадки для независимого кино — кинофестиваля «Санденс». Нам же для начала было необходимо заставить академиков хотя бы посмотреть «Левиафан».
Для голосования за фильм в категории «Лучший иноязычный фильм» члены академии должны непременно посмотреть его лично в специальном кинотеатре, и их присутствие должно быть задокументировано. Они регистрируются перед началом сеанса. Такие кинотеатры существуют в традиционных местах обитания академиков: в двух главных киногородах страны — Лос-Анджелесе и Нью-Йорке, а также в Палм-Спрингсе и в Аспене, горнолыжном курорте, где пребывают многие члены академии и крупные кинематографисты. Так вот, в былые времена члены академии могли голосовать только в том случае, если посмотрели все пять номинированных фильмов. Судьба многих иностранных «Оскаров» была решена совсем небольшим количеством голосов, например за фильм «Москва слезам не верит» проголосовали 138 человек из нескольких тысяч киноакадемиков.
Подобные правила голосования были своего рода системой естественного отбора, гарантировавшей, что академики, выбирающие лучший иноязычный фильм, обладали специальным интересом к иностранному кино, глубоким его пониманием и знанием контекстов. Возможно, потому в те времена и выбор был более аргументированным, а по лауреатам «Оскара» в категории «Лучший иноязычный фильм» можно изучать историю кино.
Сегодня, когда в данной номинации голосуют все шесть тысяч человек, эта категория, несомненно, важная для режиссеров всего мира, самим академикам представляется второстепенной. Примерно так же, как для тех, кто присуждает российскую «Нику» в номинации «Лучший фильм стран Балтии и СНГ».
<...> «Ида» выглядела во всех смыслах более понятным выбором для американских академиков, чем «Левиафан». Тема Холокоста в «Иде» была неожиданным и свежим образом препарирована, трагическая история семьи героини получила новое измерение — фильм прямо называет вину поляков одной из ее причин. Польский режиссер, глубокий, талантливый, сделал картину о том, до какой степени его соотечественники виновны в случившемся. Он, конечно, снимал свой фильм не только и не столько об этом — его картина много глубже. Но тем не менее тематически «Ида» очень соответствовала мироощущению членов академии и их представлению об эталонном образце номинации «Лучший иноязычный фильм». Кроме того, огромным преимуществом «Иды» перед нами было наличие второй номинации — «Лучший кинооператор». Академия номинировала блестящий операторский дуэт — ветерана Рышарда Ленчевского и фактически дебютанта Лукаша Зала.
А за три недели до «Оскара» «Ида» появилась в Netflix — самом популярном VOD-сервисе в Америке, и премьера в Сети стала эффективнейшим инструментом продвижения фильма: к моменту церемонии трейлер на платформе уже посмотрели миллионы, а фильм насчитывал 700 тысяч просмотров.
Номинация «Лучший иноязычный фильм» была создана с целью поддержать некоммерческое авторское кино в первую очередь из Европы. «Лучший иноязычный фильм» — единственная кроме «Лучшего режиссера» категория, в которой режиссер персонально получает приз. «Оскар» за лучший фильм, лучший документальный и лучший короткометражный фильм вручается продюсерам. А за иностранный фильм — режиссеру. Именно потому то, что представлено в этой категории, почти всегда некоммерческое, внеиндустриальное высказывание. Здесь, в отличие от более консервативных основных категорий, как раз поощряются художественное совершенство, независимость, радикализм, свежесть, глубина.
Когда национальный оскаровский комитет спорит о том, какой именно фильм представить от страны, ему важно понимать: в этой категории коммерческий успех фильма не имеет вообще никакого значения. Любой локальный успех в глазах представителей американской киноиндустрии все равно очень маргинален и несопоставим с кассовыми результатами их собственных фильмов. Бизнес-успех такого фильма не вызывает никакого особого интереса у представителей большой индустрии, потому что они-то точно в разы более успешны. А вот свежесть и радикализм высказывания, неожиданность художественного языка, репутация у профессиональной аудитории и прессы имеют большое значение. Поэтому в этой категории побеждали Феллини, Бергман, Альмодовар, Ханеке.
Награду всегда получает режиссер, но награждается фактически не он и не продюсер. Вот невероятно важная деталь, которая почему-то всегда забывается журналистами: награждается в этой категории не столько автор, сколько страна. «Оскар» за «Лучший иноязычный фильм» — это приз стране.
Два самых популярных вопроса, которые нам задавали буквально в каждом интервью: «Как вы получили деньги от Министерства культуры?» и «Почему Россия вас выдвинула на „Оскар“?» Оба этих обстоятельства шли вразрез с принятым взглядом на нашу страну и на общество и потому были интересны. Один из журналистов, выключив микрофон, заметил — это был февраль 2015 года, — что статьи про успех и признание «Левиафана» за последний год стали в международной прессе по сути единственными положительными новостями о России.
И почти в каждом разговоре, который мы вели под запись или в кругу друзей и коллег, нас спрашивали: почему вашим успехом не гордятся в России?
Мне кажется, мы так ни разу и не ответили по существу на этот вопрос, предпочитая давать более общие объяснения. Но всегда понимали: болезненная реакция дома была связана с состоянием дел в стране. На сегодняшний день в нашем обществе превалирует уверенность, что гордиться можно, только когда о тебе говорят хорошо. Моральное беспокойство автора, из которого рождается любое авторское кино, не находит понимания не только у массовой аудитории, но даже и у значительной части «продвинутой». Так что не моральное беспокойство, но героическая уверенность является наиболее ходовым товаром. Нет анализа спорных эпизодов истории, нет даже намека на здоровую рефлексию — что индивидуальную, что национальную. Сам факт появления самокритичного, сильного и художественно полноценного фильма из России свидетельствует о нашей стране настолько хорошо, насколько это в принципе возможно.
Что уж говорить о выдвижении «Левиафана» национальным оскаровским комитетом? Эта новость стала не маленькой сенсацией для американских и европейских журналистов: многие из них привыкли представлять современную Россию в черно-белой гамме, как пространство, где силы света сошлись в неравной схватке с силами тьмы, запрещающими любой свободный вздох. И вдруг такое событие — «Левиафан» будет представлять Россию в главном международном конкурсе.
Для отечественного зрителя сложилась, быть может, не самая психологически комфортная ситуация. Понятное дело, значительно приятней, когда красавица Полина Гагарина чудесно поет на сцене главного европейского конкурса нечто трогательное и все голосуют за нее. Но при этом, опять же, Полина Гагарина вызывает раздражение, когда обнимается с Кончитой Вурст, когда говорит естественные для любого европейца слова о поддержке тех, кто социально слабее, о толерантности. А ведь именно для этого и существуют подобные международные конкурсы и церемонии, будь то «Оскар» или «Евровидение», — для продвижения гуманистических ценностей, способствующих объединению людей, а не разделению на «своих» и «чужих».
Роднянский А. «Левиафан» и «Оскар» // Искусство кино. 2015. № 11.