Я просто никогда не жалуюсь. Мне в детстве родители запрещали плакать, прямо били по мордам, и потому я привык — никогда не жаловаться.
Человеку должно быть хорошо, для этого надо работать. Никому не должно быть больно, никаких страданий, все должны быть влюблены и рады, хорошо обуты, одеты и вкусно накормлены. Война мне противна не только как дело противоестественное, противное жизни, но и тем, что все люди, которые в ней участвуют, несчастны. Все. Поэтому да, мой идеал — счастье. Искусство. Красота.
Счастье — не только радость, не только улыбка беззаботности, счастье — это мышление, это жажда знаний, это творческий процесс, это путешествия по миру или по собственной фантазии, где нет никаких границ. Быть счастливым без «возвышающего обмана».
Я думаю, что художник может размышлять о нравственном и безнравственном. Но искусство ни на чем не настаивает и не занимается морализаторством. Морализирует культура. А искусство созерцает и занимается прочими непрактичными вещами. Оно, если угодно, как плесень, — возникает там, где мокро или подмочено.
Художник стоит над схваткой, он ни там, ни там, не с этими и не с теми, он и тем сочувствует, и этим… Самое правильное место, наверное. Это единственная точка зрения, которая сейчас может примирить с действительностью.
Я эгоист. Я думаю о себе и о том, чем занимаюсь. И в этом я совершенно не хочу никогда опираться на ненависть. Потому что ненависть — это вовсе не «ярость благородная», как нас учили. Это разрушительное чувство — я эту эмоцию из себя вычеркнул. Я уважительно отношусь к любому живущему существу и не хочу причинить любому существу вред.
Я, как буддист, насилие не могу допустить. И если начнется война, я на войну, конечно, пойду, но буду раненых таскать, а стрелять ни в кого не смогу.
Я борюсь за правду — правду искусства. Правду тире искренность. А враг правды — страх. Вот с ним еще борюсь. Чтобы его победить, надо идти ему навстречу.
С любой властью нужно идти и разговаривать. Ты говоришь: «Власть, я знаю, что ты лживая, корыстная, но по закону ты должна помогать театру, искусству, так что будь добра — выполни свои обязательства». Ради театра мне не стыдно это делать.
Когда тебе говорят, что «будут закручивать гайки», больше всего хочется, наоборот, попробовать жить в мире без них. Они закручиваются время от времени, и это чисто механическая работа. А если я живу в цифровом пространстве, где никаких гаек нет, я
Я никуда бежать не хочу. Не разделяю мир на здесь и там. Живу так, как мне интересно. У меня нет панических настроений, и я не хочу культивировать их в себе. Наличие честного свободного искусства, интересной культурной жизни может быть одной из причин, почему люди задумаются, уезжать им или нет. Согласитесь, если вам скажут: «Тут будет проголодь, зато есть выставки Кранаха и Серова, „
Путь к совершенству иногда лежит через смирение собственной гордыни. Может быть, моя жизнь сложится не самым блистательным образом. На худой конец, буду ставить спектакли с детьми в школе.
В старости я буду курить траву, слушать музыку и много путешествовать. Вокруг меня будут молодые прекрасные люди, и я буду молодиться, как мудак.
Мне вообще максимально не близка концепция ада и рая. Как минимум, потому, что она примитивно бинарна:
По материалам изданий:
Режиссер Кирилл Серебренников // Новые известия. 2007. 26 января.
Серебренников К. Правила жизни Кирилла Серебренникова [Материал П. Еременко] // Esquire
Серебренников К. Мы живем в стране неотмененного рабства [Интервью А. Солнцевой] // Кольта. 2014. 30 октября.
Три ответа. Турчинский, Солдатова и Серебренников // Афиша. 2003. 3 марта.
Серебренников К. Приходится выбирать между колбасой и культурой [Интервью Н. Витвицкой] // Коммерсантъ Стиль.
Серебренников К. Одиночество — это самое сложное и мощное испытание, которое выпадает человеку [Интервью К. Гордеевой] // Meduza. 2017. 16 марта.